– Так в каком же случае я прав?
– Правы в обоих случаях, – невозмутимо ответил Аркадий Кириллович.
– Ну, так не бывает.
– Так бывает всегда и всюду. О единстве противоположностей, надеюсь, слышали?
– Слышал, преподавали – почку губит распускающийся цветочек.
– Вот у вас тоже распускается цветочек.
– Какой именно?
– Чувство ответственности за других, прошу прощения за избитость выражения.
– Эва! – удивился Сулимов. – А раньше, выходит, ответственности у меня не было, без нее жил.
– Всем нам за него – расплата…
– Всем нам – расплата… – повторил Сулимов. – М-да-а… Это что же, я и дальше буду чувствовать… расплату? За каждого прохвоста?.. Бежать тогда мне надо из угрозыска – свихнусь.
– А разве острей чувствовать, глубже понимать противопоказано для вашей работы?
– Наша работа зауми не терпит – держись закона, отсебятины не допускай, помни о том, что преступник – враг общества, а значит, и твой враг. А у тебя к этому врагу эдакое личное… Опасно.
– Не клевещите на себя.
Сулимов уставился в чашку с остывшим кофе. Аркадий Кириллович сочувственно к нему приглядывался.
– Ладно! – встряхнулся Сулимов. – Обо мне хватит. Вы попросить что-то у меня хотели, надеюсь, что не противозаконное.
– Предоставьте мне трибуну, – произнес Аркадий Кириллович.
– Что-о? – опешил Сулимов.
– Как вы считаете: должен случай с Колей Корякиным послужить уроком для учителей и для учеников?
– Уж если такое ничему не научит, то считай себя деревом, не человеком, – проворчал Сулимов.
– А вот наша школа собирается сделать вид – это нас не касается.
Сулимов замялся:
– Странно… Вчера бы я за это не особенно осуждал – на рожон лезть добровольно. Зачем?
– А сегодня? – спросил Аркадий Кириллович.
– А сегодня… что ж, может, вы и правы…
– Меня пытаются связать, требуют молчания. И не могу я говорить ученикам одно, когда остальные учителя – другое. Ералаш в головах учеников получится, а среди учителей разногласие, разброд, склоки. Действовать в одиночку?.. Нет! Должен убедить.
– Легкое занятие!
– Трудно еще и потому, что общественное мнение на стороне школы. Гороно всячески превозносил нас, газеты нас славили, родители гордились, что их дети у нас учатся. Пока не удастся перевернуть общественное мнение, уроки из случившегося скорей всего будут нежелательные. Уже сейчас Колю Корякина в классе считают чуть ли не героем.
– Та-ак! – сердито выдавил Сулимов. – Чем же я вам могу быть полезен?
– Вытащите меня на суд свидетелем. А уж обвиняемым я и сам стану.
– Трибуна?..
– Почему бы и нет? К такому процессу со всех сторон будет усиленное внимание.
Сулимов разглядывал учителя беспокойно поблескивающими глазами.
– Внимание будет… – согласился он.
– И не бесстрастное, – добавил Аркадий Кириллович.
– Да уж, сыр-бор разгорится.
– Ну а при таком пожаре у моих коллег-учителей вспыхнет совесть. Неужели вы думаете, что они останутся холодными, когда вокруг будут бушевать страсти?
– Гм… Положим.
– Положим?.. Вам этого кажется мало, Сулимов? Ой нет, люди с опаленной совестью способны на многое.
– На что?! – воскликнул Сулимов. – На то, чтобы спасти ребят от пьяных отцов, от мошенников, от шкурников, которые непременно начнут наставлять – греби все к себе, что плохо лежит?.. Для этого надо жизнь вычистить до блеска! Под силу это вам?
– Жизнь вычистить нам не под силу, Сулимов, но под силу будет показать, что такое хорошо, что такое плохо в этой еще не вычищенной до блеска жизни.
– А раньше вы разве этого не показывали?
– То-то и оно, что не все показывали, стеснялись показывать жизнь, какой она есть – нечищеной, неумытой.
– Но знали же и без вас ребята, что в семье Корякиных творится. Наружу лезло! Знали – и что?..
– А то, что тактично отворачивались – мол, не замечаем. Ложный стыд перед правдой и к ученикам перешел.
– Отворачивайся не отворачивайся, а беда все равно стряслась бы.
Аркадий Кириллович ответил не сразу, сидел, навесив голову над столом.
– А вы попробуйте представить Колю, – начал он. – Да, Колю Корякина, который делится всем, что происходит в семье, с товарищами, не стыдится, а рассчитывает на отзывчивость, не боится, что вызовет злорадный смех за спиной.
