Ночь после выпуска - страница 163

И снова привел в трепетное состояние Соломона:

– Наоборот! Как раз наоборот! Он понимал, а мы с Даней не допирали. Он как доходил до накала, то на чем свет стоит ругательски клял Пухова. И что же? Шел к Пухову, чтобы снова добыть денег и про жечь их!

– Когда же вам открылось все?

Соломон в волнении вспорхнул со стула.

– Чувствовали давно – да! Но всю глубину не осознавали – тоже да! Но с глаз спала пелена, как только услышали от него же, от Пухова, что мальчик – папу… Кто мы? Помощники! По слепоте, по глупости, по слабости характеров, но помощники!..

– Сты-ыд! – прохрипел друг Даня.

– Именно! Именно! Мы с Даней почувствовали стыд! Все можно залить водкой – смерть родной мамы, любое горе, – но стыд… Один стыд не заливается этим снадобьем. От водки, скажу вам, он еще сильней разгорается… Мы вчера чуть-чуть прикоснулись за помин души Рафы Корякина. И как мы расстроились, как расстроились!.. Даня, сказал я, мы проклянем себя, если не откроем правду! Даня, говорил я, мы на час, на один только час должны стать мессией! Вы знаете, что такое мессия, товарищ начальник?

– Знаю! – обрезал Сулимов. – Не знаю одного – чем вы чище Пухова, на которого все взваливаете? Он корякинскими деньгами корыстовался, вы – водкой! Два сапога – пара.

Обвисшие щечки Соломона дрогнули, нос одеревенел.

– Да-ня-а! – с неподдельной горестью. – Мы с тобой по-благородному, мы очиститься, а нас припечатывают!.. К кому?!

– Хватит скоморошничать, Соломон! Объясните лучше разницу между вами и Пуховым.

Перекосившийся, с вознесенным носом Соломон напоминал в эту минуту умирающую экзотическую птицу.

– Объясню. Только попрошу – вглядитесь в нас…

– Да уж вижу.

– Некрасивы?.. Вы правы, вы правы – мы с Даней, да, безобразны! Но не спешите презирать нас. Мы – санитары. Если Пуховы извергают навоз, то мы им питаемся. Ой, что было бы, если б Рафа Корякин гулял без нас, со случайными! Один Бог это знает, что было бы!.. Ах, как он мог обижать, когда напивался, – пересказать нельзя, это надо видеть и слышать! Какими гнусными словами он нас обзывал, а особенно меня. Пьяный Рафочка всегда вспоминал, что я еврей. И он не только нас обзывал очень нехорошими словами, он еще бил нас. Смею вас уверить – у Рафочки были ой тяжелые кулаки. Кто бы стерпел это, кроме нас с Даней?.. Бедная жена Рафочки еще не знает, что ее немножечко спасали… Да, да, мы с Даней. Не мы бы, она имела совсем, совсем не то, что получала. Чуточку больше! Ха! Конечно же Рафочка был богатой натурой, после нас у него оставалось и на жену, и на несчастного сына… И Пухова мы тоже спасали, хотя он нас и презирал, но с этой целью – да, да – держал возле Рафочки. Поэтому прошу, очень прошу, не путайте нас с Пуховым. От него – грязь, после нас – крошечка чистоты. Конечно, навозные жуки плохо пахнут. От нас воротят нос, Даня! Скажи, Клоп, что мы к этому привыкли…

– Так какого же лешего вы стонете о Рафочке, сдается, не только жалеете, а даже готовы его любить?

Друг Даня издал горлом сложную руладу, а Соломон весь сморщился, отвел в сторону затравленные рыжие глаза.

– Вы счастливый человек, – сказал он. – Вас любили папа и мама, когда вы еще лежали в коляске. И вы не сможете понять нас с Даней, которых ни кто никогда не любил, а все отворачивались и говорили: пфе! Так вот что я вам скажу, счастливый человек: нас любил он! Да, он, этот злой, этот страшный Рафа, которого все боялись. И сам Пухов тоже его боялся… Да, Рафочка издевался над нами, оскорблял нас и бил даже… Но он не брезговал нами, мы были ему нужны… Ему! Да! А скажите мне: кому еще на свете нужен Соломон Рабинович, сорок девять лет назад нечаянно родившийся в местечке Выгода под Одессой? А кому нужен Даня Клоп, спившийся мужик из деревни Шишиха? Ужаснитесь, пожалуйста, за нас. Не можете?.. Я так и знал. А мы с Даней не можем забыть, что кому-то были нужны. И мы с Даней плачем, что снова – никому, никому…

Беспокойные, затравленные глаза Соломона и тяжелый взгляд Дани Клопа. Сулимов сидел перед ними, навалившись на стол.

– Вот оно как, – наконец выдавил он, – даже Рафаила Корякина кто-то оплакивает.