И теперь мы с Туллией вроде отверженных, особенно после смерти Макрона. Не нашел он покоя в Египте, да и где можно найти покой, прикоснувшись к тайне угасания цезарей… Казалось бы, Калигула должен ноги ему мыть и ступни благовониями умащивать, а сенат — устроить настоящий триумф. Разве не доброе дело избавить Рим от выжившего из ума правящего старца! А вышло наоборот — отцы города возненавидели тестя, а молодой принцепс запросто отправил своего благодетеля на тот свет. Как ясно почувствовал Макрон свою обреченность, когда получил приказ о назначении египетским префектом… Нет ничего страшнее затравленного взгляда человека, который только что, какое-то мгновение назад обладал несравненным могуществом, верой в себя и в правильность существующего порядка. И вдруг молния, в свете которой все опрокидывается, крошится, становится бессмысленным, все, включая собственное существование, становится бессмысленным…
Бедный отец, ведь он согласился на мой брак с Туллией только потому, что рассчитывал спрятать меня за широкие плечи императорского любимца. «Пережить тяжелые времена» — вот его постоянная идея. Как будто он видел времена легкие, как будто предполагал, что они когда-нибудь наступят! И глубоко презирая Макрона, словно уличного убийцу, все-таки согласился породниться с ним ради могущества и богатства.
А что теперь? Макрон отравился, семья его в опале, состояние захвачено ненасытным принцепсом. И отец мучается, молчит, но страшно мучается, думает, что он виноват в моих будущих злоключениях. А виноват только я, ибо должен был предвидеть, что насмешки над святынями властителя еще никому не сходили с рук, тем более мне. Легче выжить, прыгнув в яму с ядовитыми змеями, чем после открытого зубоскальства в адрес всесильного безумца.
И вот расплата. Одно из лучших изобретений Калигулы — казнь выбором, выбором между моей жизнью и телом единственной любви моей. О гнусный Рим! О гнусное время!
Выбора ведь нет. Разве я смогу отдать Туллию на поругание этому придурковатому уроду? А жизнь… жизнь имеет цену, когда она действительно жизнь, а не барахтанье в грязной луже священных прихотей.
И все-таки казнь выбором — страшная штука. Одно дело — неизбежный взмах меча, другое — ясное определение выкупа за этот взмах, своеобразное четвертование души, когда одна ее часть восстает против другой, и мозг становится ареной настоящей гражданской войны. Проходят дни, отведенные для решения, и нередко вместо гармоничного космоса мудрости в душе воцаряется подлинный хаос — повсюду дымящиеся обломки некогда процветавших принципов, мрак и запустение. И вот тут-то начинает побеждать таинственная глубинная сила, дарованная нам богами вместе с самой жизнью, сила-диктатор, предписывающая сохранить свое существование любой ценой, любой ценой. Это так, ибо иначе никто и никогда не увидел бы ни одного живого раба. Невидим ветер, но он может разрушить город, невидим раб, таящийся в каждом из нас и при должном стечении обстоятельств разрушающий человека.
Страшно себе признаться, но отец все больше теряет привязанность мою. Слишком он скользкий, слишком увертливый. Он думает, что по молодости я не понимаю, как надо относиться к власти и вообще что такое власть. Он идет на все, чтобы обезопасить свои последние годы и спокойно завершить хронику, он уверен, что только таким путем можно достичь истинного бессмертия.
Но зачем бессмертие тому, кто не живет человеческой жизнью? Он говорит: надо оставить отпечаток настоящего себя в иных поколениях — вот цель. Но устраняя из своей хроники все недостойные способы выжить, разве делает он добро этим поколениям? Разве не будут они вновь и вновь вступать в разлад с действительностью, проповедуя его принципы?
Он говорит: нельзя учить пакостям, заронять в юные неопытные души зерна чистой, беспримесной правды, ибо, осознав, что великие предки обладали многими дикими пороками, и это не мешало им быть великими, молодые люди начнут с пороков и кончат ими. Он все твердит о каком-то образе, который должны защищать люди, верящие в идею государства…
А по-моему, это пустые выдумки, выгодные таким, как Калигула. Ибо человек, не ведающий цены, которую нередко приходится платить за свою жизнь и благополучие, легче попадает в тиски неизбежности и быстрее склоняется к самым неприглядным поступкам, потом жалеет о них, но что этим сожалением искупишь?
