– Никто не винит вас в смерти Бенджамина, – перебил Вилльерс. – Потому что если кто-то и виноват в этом, то только я. И, Бог свидетель, так оно и есть.
– Это была его жизнь, – криво улыбнулась Гарриет. – И его решение. Тут некого винить.
К ее удивлению, он вдруг протянул ей руку. И она молча пожала ее. Слова были излишни. Его пожатие оказалось неожиданно крепким и надежным – для человека со столь острым и язвительным языком, как у герцога Вилльерса.
– Как давно это случилось? – осторожно спросила Исидора. – Пожалуйста, прости, что я спрашиваю... дело в том, что я в Англии всего несколько месяцев.
– Почти два года назад, – вздохнула Гарриет. – Я уже давно не ношу траур, так что никто не найдет ничего неприличного, если я приеду на чей-то званый вечер.
– Великолепно! Просто замечательно! – загорелась Исидора. Покосившись на нее, Гарриет решила про себя, что она похожа на христианскую мученицу, хоть сейчас готовую взойти на костер.
Джемма покачала головой:
– Но, Гарриет...
–Да, наряд у нее малоподходящий, – закончил за Джемму Вилльерс.
Гарриет придирчиво оглядела себя. Она совсем забыла, что на ней наряд Матушки Гусыни.
– Мы обе останемся в костюмах. Скажу, что я актриса, – вмешалась Исидора.
Вилльерс покачал головой.
– В доме лорда Стрейнджа все одеваются, как им нравится, так что никакие объяснения не понадобятся. Сам Стрейндж – владелец театра «Друри-Лейн», его дом всегда кишит актерами. Да, идея поехать туда в маскарадных костюмах совсем неплоха. Мне нравится. – Он повернулся к Гарриет. – Особенно если явиться туда под вымышленным именем.
– Вы предлагаете мне одеться как Исидора? Ни за что! – Нет, она скорее умрет, чем согласится на этот жалкий кусочек ткани, который даже не прикрывает груди, в ужасе подумала Гарриет.
– Нет-нет, я имел в виду, что вам нужно сделать так, чтобы вас не узнали, – поправился Вилльерс. – Как я уже говорил, Стрейндж не любит титулы, так что вряд ли он придет в восторг, увидев на пороге своего дома герцогиню... вернее, сразу двух герцогинь.
– Тогда что вы предлагаете? Чтобы я надела мужской костюм? Переоделась мужчиной?
Конечно, это была шутка, случайно сорвавшаяся у нее с языка.
– Ты не осмелишься! – рассмеялась Исидора. Вскинув подбородок, Гарриет хладнокровно запустила руку за пазуху и вытащила из-за корсажа скатанные шерстяные чулки. Один... потом второй... и, наконец, третий и четвертый.
Сложив их кучкой на столе, она спокойно одернула ткань на груди.
– Думаю, – холодно проговорила она, – что я вполне смогу сойти за мужчину.
– В самом деле, – кивнул Вилльерс. – Уверен, что это сработает.
Глава 4 Чужие грехи объясняются, а чужие серебряные шкатулочки раскладываются по полочкам
7 января 1784 года
Фонтхилл
Загородный дом лорда Стрейнджа
От матери Юджиния Стрейндж унаследовала слегка курносый нос и карие глаза, но во всем остальном была точной копией отца – для ребенка у нее было на редкость оригинальное личико. Джастиниан, которого близкие друзья обычно называли Джем, мельком посмотрел на себя в зеркало – сегодня он выглядел как всегда: бледное худощавое лицо, заметно выдающиеся скулы и крупный, немного хищный нос. В темно-серых глазах таилась усталость.
А его дочь выглядела довольно забавно – и причиной тому было не только ее лицо.
– Что это на тебе надето? – удивился Джем, разглядывая Юджинию.
– Мой костюм для верховой езды. Только сегодня я надела шелковую нижнюю юбку – мне нравится, как темная саржа смотрится на фоне розового. Посмотри, папа. – Юджиния покружилась и – да, верно, из-под кромки темной юбки мелькнуло что-то розовое. – Люблю розовый цвет – в нем есть что-то праздничное, верно? А еще я приколола сюда эти розы и накинула шарф – он тоже немного оживляет общий фон, ты согласен?
– А что по этому поводу сказала твоя гувернантка?
– А мы сегодня еще не виделись. Ты же знаешь, она опять влюблена.
– Нет, не знаю. И в кого же, можно узнать?
– Ну, довольно долго она была влюблена в тебя, папа, – пожала плечами дочь...
Джем озадаченно моргнул.
– В меня?!
– Наверное, она слишком часто ходит в театр. Вбила себе в голову, что в один прекрасный день у тебя откроются глаза, и ты предложишь ей руку и сердце, а у меня наконец-то будет мать. Но, в конце концов, она поняла, что ты вряд ли когда-нибудь посмотришь на нее другими глазами. Что ты ее вообще заметишь.
