Ладьи быстро удалялись от Воротынца, уносимые течением. Среди мужчин виднелись три женщины – Лютава, Семислава, все в том же чужом плаще на плечах, и девушка, спрятанная под покрывалом невесты, лица которой никто не должен видеть теперь аж до самого свадебного обряда в Ратиславле.
Княгиня Чернава проводила глазами ладьи, потом обернулась и посмотрела вслед девушке, которая брела в сторону святилища, иногда спотыкаясь и пошатываясь, но не сбиваясь с пути – словно во сне по привычной дороге. Ворожба угрянского оборотня не прошла мимо внимания старшей волхвы – она ощутила, что Лютомер произвел какие-то действия и вмешал в происходящее чары, о которых у него с князем Святко уговора не было. Но точное предчувствие удерживало ее от того, чтобы немедленно разоблачить обман. Кое в чем ее желания расходились со Святкиными – и действия оборотня служили, пожалуй, к ее пользе.
Воротынец давно скрылся за поворотом реки, солнце поднялось высоко, стало жарко.
– Не упарилась там? – Лютава подняла край белого покрывала и заглянула под него. – Вылазь, нечего уж прятаться. Пусть хоть ветерком тебя обдует.
– Сглазят, – напомнила Семислава.
– Эту – не сглазят! – уверенно возразила Лютава и сняла покрывало.
Перед Семиславой очутилась Семьюшка – но какая-то не такая. В глазах рябило, когда княгиня смотрела на сестеру, в воздухе вокруг нее дрожало и ходило марево ворожбы, но сама Семислава сейчас была не в том состоянии, чтобы разобраться, в чем тут дело.
– Покрывало ей ни к чему – ее от сглазу чужое лицо бережет! – Лютава усмехнулась. – Еще три дня ей так ходить.
Первый день пути прошел спокойно, и вечером угряне устроились на берегу ночевать. Лютомер предпочитал не связываться с гостеприимством чужих людей, а теплое время года и не гнало под крышу. Для женщин сделали шалаш из елового лапника, бойники и угрянские вои разместились прямо на земле, завернувшись в плащи и набросав в костры влажной травы, чтобы дымило и отгоняло комаров. После еды Лютомер положил руку на лоб Семиславы – и она тут же мягко опустилась на траву, ровно задышала во сне.
Подняв пленницу на руки, Лютомер сам уложил ее в шалаше и устроился рядом. Он знал, что ни один дозорный не позволит себе даже на миг задремать – все хорошо понимали опасность своего положения. Но все же Семиславу хотелось держать поближе к себе – сейчас эта молодая женщина была одним на всех щитом, заслонявшим угрян от нападения из темноты. Ее видимой покорности он не доверял, понимая, что белая лебедь не так проста. Чуть раньше или чуть позже она найдет способ вырваться из плена его чар – сама или с чьей-то помощью. Поэтому он заставлял ее спать как можно дольше, чтобы не дать времени думать. Но и пока она спала, ему приходилось дремать вполглаза и следить, куда направляется дух ее во сне. У Семиславы ведь тоже есть дух-покровитель, которого она может призвать на помощь.
Почти в том же состоянии ему приходилось поддерживать и Молинку – но за сестрой следила Лютава. И возможностями, да и волей к свободе Молинка значительно уступала оковской княгине, и Лютава могла с ней справиться сама. Конечно, со временем, когда наведенный облик спадет и сестра придет в себя, слез и упреков не избежать. Но хотя бы не сейчас, пока не миновала угроза погони. Сейчас Молинка тоже спала, завалившись в дальний угол шалаша, и, наверное, видела во сне своего жениха. Еще не понимая толком, что разлучена с ним надолго, если не навсегда.
Лютава на четвереньках заползла в шалаш, окинула его взглядом, выискивая себе местечко. Лютомер подвинулся, пропуская ее к себе за спину. Лютава повозилась, подтыкая плащ со всех сторон, – сейчас было просто свежо, а к утру станет холодно.
– Хорошо тебе, – с завистью шепнула она. – Такими красотками обложился. Небось вспотеешь. А мы мерзни…
– А вам кто мешает? Или парней горячих мало? Иди, забейся к Хортиле под бочок, он только рад будет. И не он один.
– Да ну их…
– Я знаешь, что подумал? – шепотом продолжал Лютомер. – Давай обратно менять их не будем. Ведь это Хвалис нас выдал, он хотел на нас вятичей навести, да что-то не срослось. Зачем он нам нужен? Видно, хочет от меня избавиться и у отца старшим сыном остаться. А Вышень со своими ему помогает.
