Но такой возможности им не дали. Убедившись, что забрать двух нужных девушек совсем без шума не получилось – да и как можно забрать двух человек из пяти, чтобы оставшиеся не заметили? – Доброслав подал знак своим кметям.
Мигом еще человек пять или шесть вскарабкались по обрыву, и парни с девушкой не успели даже опомниться, как оказались схвачены. Лазорка сразу зарыдала от страха, не понимая, что это за черная нечисть на них напала, горько жалея о том, что осталась в лесу ночью перед Купалой, когда темный, чужой мир так близко подходит к человеческому!
– Вязать этих троих, рты заткнуть, – распорядился Доброслав.
Тем временем тех двоих расцепили. Человек уже был мертв; речная вода смыла, слизнула, сразу поглотила кровь с его тела, но разорванное горло не оставляло никаких надежд. Один из его спутников злобно пнул тело волчицы, другой наклонился и, упираясь ногой ей в спину, вытащил нож. Понятное дело – зачем оставлять?
Лютаву по воде перенесли в ладью и положили на днище. Почти не осознавая, что происходит с ней самой, она не сводила глаз с волчицы и извернулась, как уж, чтобы продолжать ее видеть. Она была так потрясена, как будто на ее глазах погибло самое близкое существо. Погибло, пытаясь ее спасти…
Хромая волчица, которую уже, видимо, посчитали мертвой, вдруг перевернулась – или это мелкая волна на отмели ее толкнула – и подняла голову. Лютава дернулась, не осознавая, что связана и не может двигаться, – все ее существо рвалось туда, где умирала волчица, такая молодая, прекрасная, полная сил…
Но Хромая сумела поднять голову, и Лютава встретила ее взгляд. Там не было сейчас боли и ужаса неизбежной близкой смерти. В глазах зверя стояли чувство вины и просьба о прощении – прости, я не успела… не смогла…
«Нет, зачем! – хотелось крикнуть Лютаве. – Ты не должна была… Я погубила тебя!»
«Ты возродишь меня!» – вдруг сказал в душе ее голос, сказал не словами, а напрямую – так, как в древние времена человек говорил со зверями и птицами, деревьями и травами, землей и водой, луной и солнцем.
Взгляд волчицы угас, голова опустилась в воду. А ладья тем временем двинулась – похитители снова заняли свои места, вот только один из них уже никогда грести не будет. Тело волчицы быстро исчезло с глаз, сама отмель растаяла в темноте и осталась позади.
Два парня и девушка, связанные и с кляпами во рту, остались лежать у погашенного костра. О них Доброслав не беспокоился – до утра ничего с ними не случится, а завтра авось найдут. И пусть они тогда рассказывают что хотят. Князь Вершина тоже не дурак и сумеет сосчитать три пальца – он и сам догадается, кто похитил его дочерей в ту самую ночь, когда оковские гости так неожиданно покинули Ратиславль. Но пусть пеняет на себя, он, забывший священные обычаи гостеприимства!
До утра похищенных никто не искал. Любовидовна, мать Молинки, зная, что та ушла гулять с Лютавой, подумала, что девушки ночуют у Далянки в веси Мешковичей. Хватились их только наутро, когда обнаружилось исчезновение оковских гостей.
Узнав о том, что луговина пуста, что шатры и ладьи вятичей исчезли, как сон, князь Вершина не очень удивился. Видимо, Доброслав сам понял, что ему нет смысла дожидаться веча, потому что ничего хорошего ему угряне не скажут. Однако тайный уход, от которого веяло недоверием и неприкрытой враждой, очень настораживал. Как бы не случилось чего похуже!
Ухода гостей никто из сродников не видел и не слышал, и бабы уже заговорили между собой о ворожбе, которая, дескать, подняла оковцев да сразу и унесла на край света. Лучениха будто бы даже видела, как шатры косяком летели на полуденную сторону, но этого никто, кроме ее золовок, за правду не принимал. Княжеский ключник Крыка истово пересчитывал скотину, ночевавшую на лугу по другую сторону пригорка, кричал и причитал, что «в иную ночь все хозяйство вынесут какие-нибудь лешие, а никто и не чухнется!» – но не слишком громко, потому что в первую очередь должен был «чухнуться» он сам. Тем более что вся скотина оказалась цела.
– А Лютава где? – между делом спросил князь Вершина и огляделся. Он помнил, что старшая дочь с вечера не пошла в Варгу, а собиралась гулять с сестрами, и надеялся, что она что-то знает.