– Пришли нам часта дождичка, на сине море не вырони, на лес дремучий не вылей! На ветре не посуши, на солнце не попали, а пролей дождичек над нивой широкой, на рожь, на пшеницу, на горох, на просо, на овес!
Росомана развязала полотенце, выпустила из рук свою охапку цветов, цветы поплыли по воде. Девушки побежали следом, подгоняя цветы, чтобы плыли быстрее. Вся река закипела: женщины вовсю плескали водой друг на друга, кричали: «Как на тебя льется, так чтоб дождем на землю лилось!» – и яростнее всего десятки рук плескали на Молигневу, потому что именно она сейчас была Макошью, богиней-землей, которой требовался дождь.
Почти вся река до поворота наполнилась движением, визгом и плеском. Молодые девушки носились друг за другом, плескались, падали, били по воде, кричали, и вся река казалась зеленой от плывущих по воде трав и цветов. Растущие по берегам деревья, отраженные в воде, тоже, казалось, плыли. Мокрые, с намокшими волосами, увитые такими же мокрыми обрывками зелени, девушки напоминали берегинь, которые вот так же купаются в этой реке в конце весны. И возможно, сама веселая берегиня Угрянка, выйдя из своих глубин, незримо резвилась вместе с земными женщинами. А уж Перун, глядя с высоты на это изобилие гибких юных тел, непременно должен был пролить на землю свою живительную влагу! Тем более что все мужчины, пока женщины ходили на реку, отправились к Перунову дубу с дарами Перуну Мокрому,[19] чтобы в свою очередь тоже попросить его о дожде.
Лютава и Замира во всем этом буйстве не принимали участия: стоя на берегу по сторонам поляны, они оглядывали опушку леса и противоположный берег, высматривая, нет ли там кого. Иногда поглядывая на женщин в реке – а то еще девчонки, заигравшись, и впрямь кого-нибудь утопят, – Лютава в основном осматривала берега и опушку рощи. Что-то ей не нравилось. За шумом, который стоял на реке, за гулом самого березняка ничего не удавалось услышать, а в мелькании зеленых ветвей под ветром Лютава не различала ничего подозрительного, но настороженное чутье «волчицы» улавливало присутствие чужого.
На Замиру в этом деле надежда была плохая: любая сельская девчонка принесла бы не меньше пользы, чем княжеская дочь от чужой, иноплеменной женщины, которая за двадцать лет среди угрян так и не стала для них своей. Держа свою сулицу как простую палку, смуглянка больше глазела на беснующихся в реке женщин и, наверное, хотела присоединиться к ним – было жарко. Только иногда, вспомнив о своих обязанностях, она бросала невнимательный взгляд на тропу. Поэтому Лютава старалась не упускать из виду и дальнюю сторону поляны.
– Опасность! – шепнул ей прямо в уши бесплотный голос. – На нас смотрит чужой!
Это Угрянка! Она и правда здесь! Вернувшись с берегов Оки, Лютава принесла хозяйке родной реки жертву молоком и медом, благодаря ее за помощь и поддержку. И вот ее дух-покровитель снова дал о себе знать.
Лютава еще раз прошла по краю рощи, и вдруг глаз выцепил на противоположном берегу, за кустами, среди зеленой листвы белое пятно рубахи. Женщинам нечего делать на другом берегу, они все здесь. Зато если бы кто-то вздумал подглядеть за обрядом, то лучшего места и не выберешь – тот берег выше и кусты на нем густые.
Замира стояла прямо напротив белеющего пятна и, скользнув взглядом по тому берегу, заметила его. На ее лице отразилась растерянность – она находилась ближе, ей было лучше видно. А Лютава, не дожидаясь, пока помощница сообразит, бросилась к берегу и метнула сулицу в белое пятно.
Пятно дернулось, сквозь шум на реке и шелест ветвей до ее обострившегося слуха долетел слабый вскрик. Попала! Ну, еще бы! В искусстве метать сулицы Лютава не уступала никому из старших бойников, а младших сама учила – как в те седые времена, когда именно жрицы Марены, Матери Мертвых, обучали молодых воинов-мужчин владеть оружием.[20]
Это не шутки: желающий потаращить глаза на раздетых девок ставит под удар будущий урожай и благополучие всего народа. Такого любопытства не прощают: если настигнут, то в самом лучшем случае просто побьют, а потом макнут в воду. В худшем случае, если засуха всерьез грозит погубить урожай, утопят на самом деле, чтобы подкрепить свои мольбы весомой жертвой. Поэтому мужчина, застигнутый за таким подглядыванием, должен бежать, как олень, чтобы его не догнали и даже не узнали.
