— Будьте со мной поласковее, — просит Марни. — Вот Ральф — тот всегда обращался со мной по-хорошему. А отец нет, из-за него у меня только кровь носом идет. Он не разрешал мне держать дома животных.
И все-таки Марнина мать купила ребенку к конфирмации волнистого попугайчика, в клетке, конечно.
— Я его выпустила, — сообщает Марни. — А после его заела соседская кошка. Живот ему прокусила.
Утром Марни нашла пичугу на подоконнике. Попугайчик был еще жив, и Марни сунула его себе за пазуху, под ночную рубашку.
Потом ей подарили хомячка. По ночам он шуршал.
— Я же не виновата, — говорит Марни, — что однажды утром клетка оказалась открыта, а хомяк исчез! Он прогрызся в отцовском кабинете под паркет.
В конце концов Марни притащила домой голубя, ей дали его в обществе защиты животных.
— Его в клетке держать нельзя, он слишком велик, — рассказывает Марни. — Вот и спал на карнизе в детской А наша прислуга все твердила, что ходит к нам убирать только ради мамы… Нет, все-таки хорошо, когда дома есть животные. После Ральф подарил мне другого попугайчика, самочку. Но самочки не разговаривают.
А еще до этого появилась Инга. Она присматривала за Марни и ее младшей сестрой, когда мать вечерами ходила на публичные лекции.
— Как только все уходили, Инга начинала с нами играть. Платили ей пять марок.
Инга была всего тремя годами старше Марни. Марнина мать говорила, что она очень толковая. Жила она с родителями, на первом этаже, в привратницкой.
Один раз Марни спросила у нее, как это бывает, когда женщины себя плохо чувствуют, и Инга ей объяснила.
— От нее пахло какой-то кислятиной, — говорит Марни.
Мать Марни ходила в университет слушать Гуардини[1].
— Эти пять марок были ей очень кстати, — добавляет Марни.
Всего два года назад Инга училась в школе, но выпускные экзамены так и не сдала.
А Марни пошла тогда с Ральфом просто потому, что им было по дороге.
— По-моему, — говорит Марни, — он не принимал меня всерьез. Однажды, — продолжает она, — мне тоже стало нехорошо, прямо на лестнице. Я как раз шла домой обедать. Правда-правда. Ни с того ни с сего голова ка-ак закружится!
«Быть не может!» — сказала Марнина мать.
А отец заметил: «С ума сойти».
— Мне было десять лет, — рассказывает Марни. — В тот день меня больше не пустили гулять.
Так она и сидела в четырех стенах, воображая, как другие ребята кувыркаются во дворе на стойке для выбивания ковров. Еще они собирались привязать одного из соседских мальчишек к пыточному столбу. Когда в дверь позвонила подружка, Марни открыла только щель почтового ящика. Сквозь нее был виден подружкин живот да ноги если посильнее скосить глаза вниз.
«Я не выйду. Нельзя, — сказала Марни. — У меня голова болит».
После голубя Марни завела себе лягушку в банке.
— Я ловила ей помойных мух, — рассказывает она. — А зимой она вся высохла и подохла.
— Тебе очень повезло, — говорит старшая, — что у тебя были животные.
— Папа сердился, — говорит Марни. — Хомячок по ночам бегал по нему.
— Мы запишем, что ты рано созрела физически.
Каждый вечер, когда Марни сидела в ванне, мать говорила отцу: «Ребенок растет как на дрожжах».
— Я росла не по дням, а по часам.
— Видишь ли, — говорит младшая, — к сожалению, мы хотели бы поговорить с тобой о другом. Вспомни, Марни, что ты должна нам сообщить.
Марни видит, что старшая смотрит на часы, украдкой, чтоб Марни не заметила; часы у нее повернуты внутрь запястья. Ручку она отложила в сторону.
Младшая сотрудница скрестила руки на груди и потирает плечи, будто замерзла.
— Что случилось? — спрашивает Марни.
— Мы, конечно, понимаем, у тебя свои заботы, деточка, — говорит старшая.
— Ага, — отзывается Марни.
— Знаешь, — предлагает молодая, — мы можем встретиться как-нибудь и после работы, если хочешь. Тогда ты, Марни, расскажешь мне обо всем. А сейчас нам нужно только узнать, что произошло во вторник три недели назад.
— Ты помнишь, Марни?
— Мне всегда невтерпеж, — говорит Марни.
— Может, съешь что-нибудь? — спрашивает старшая. Теперь она вертит в руках карандаш.
— Спасибо, — благодарит толстушка Марни. — Я никогда не переедаю.
Она отлично понимает, что обе стараются скрыть удивление.
