Речь идет, конечно же, не о политиках и прочих практиках, а как раз о научной братии . Политики и практики вторичны и зависимы . Им просто не повезло (в ином раскладе: как раз повезло), что из них сделали козлов отпущения. Их зло, хоть и на виду, но совсем не оригинально. Это некий «ширпотреб» зла, просто популярное зло, в отличие от элитного . Элитное зло, или зло в оригинале, не так заметно, если оно вообще заметно, но суть не в этом, а в том, что оно просто интереснее. Скажем, зло в голове какого-то репрезентативного физика намного содержательнее и перспективнее, чем в мире войн и тоталитарных режимов. Даже маркиза де Сада, считавшего себя практиком гольбаховского мировоззрения[245], возмущала эта несправедливость, когда теоретик и автор системы попадает в философские учебники, а практик и каскадер в дом для умалишенных. — Несчастьем эгоизма стало то, что, принадлежа к философии и будучи изначально философским понятием, он попал в руки моралистов, которые и сделали из него моральное пугало.
Эгоизм оттого и стал злом, что был трансплантирован в чуждые ему диспозитивы: в политику, хозяйство, быт, вместо того чтобы найти себя там, где ему единственно и подобало быть: в философии , конкретно: в познании того, что главное в мысли не мысль, а мыслящий , и что мыслить вещи, значит наделять их собственным Я, которое, не переставая быть моим, становится в вещах их смыслом и сущностью. Или, в ином ракурсе, предупреждающем соблазн кантианского прочтения: оно оттого и есть мое , что приходит в меня извне, из вещей, как их потребность быть осмысленными, которую они могут удовлетворить только в своей человеческой, помысленной, форме. Мыслить мир, значит антропоморфизировать мир, завершая тем самым его эволюцию; мир в мысли человечен , не в переносно-моральном, а в прямом физико-метафизическом смысле. Но, очеловечивая, не обобщают, а индивидуализируют. Индивидуализируют же тем, что видят в понятиях не только общие роды, но и вестников собственной индивидуальности.
Философы, увы, обобщают. Философы объясняют мир, в котором им самим нет места. Они исключают себя из мира, заселив его предварительно своими же мыслями и переживаниями; они забывают или не желают признаться себе, что мир, объясненный ими (природа, космос, история), есть их внутренний мир , который они противопоставляют, как объективный , своей субъективности , еще раз забывая или не желая помнить о том, что прежде всякой объективности и субъективности есть помысленная ими мысль , которая оттого и не может быть сама ни субъективной, ни объективной, что сама определяет, что́ субъективно, и что́ объективно. Ничего удивительного, что из страха перед эгоизмом внутренний мир философа, в котором последнее прежней биологической эволюции оказывается первым эволюции, продолженной в духе, был отнесен по рангу quantités négligeables , вплоть до полного самоустранения из общей картины мировоззрения. Во вселенной физика, а равным образом и метафизика, есть место атомам, черным дырам, волновым пакетам, очарованным частицам и аналогичной нечисти из инвентаря арабских сказок; чему в ней нет места, так это самому сказочнику. Сказочник сбоку припека: таинственный пришелец, который смотрится в мир, как в зеркало, и видит там не себя , а содержимое своей головы.
Понятно, что при таком ведении дел меньше всего приходилось рассчитывать на репутацию, свойственную деловым людям . Шпенглер потешался в свое время над философами, годами высиживающими какой-нибудь нюанс послеплатоновской философии и не имеющими никакого представления о сталелитейной промышленности или финансовых сделках. Проще простого увидеть в этом зубоскальстве несправедливость, преувеличение, гротеск. Гораздо труднее осознать запрятанный в нем нюанс правды. Ситуация необыкновенно ясна. Философ мыслит мир. На языке деловых людей : мир — это предприятие философа. Что же нужно для того, чтобы стать хорошим философом ? Среди множества ответов на этот вопрос позволительно выделить рекомендацию одного умного свидетеля. Стендаль (цитируемый Ницше):
