— Ах, так ты провокатор! — в бешенстве крикнул Макаров и с размаху стукнул меня кулаком в лицо.
Я отлично знаю, что меня все равно расстреляют, но предупреждаю, что бить себя я больше не позволю. Если вы или кто-либо другой станете меня снова бить, я буду подтверждать ложные показания, данные в Иванове, а также назову всех тех, кто меня будет избивать, своими соучастниками.
— Ах ты, фашистская сволочь, — заорал Макаров, — значит, ты и меня можешь причислить к своей банде?
— Конечно, — ответил я.
Макаров вскочил с места как ужаленный и снова несколько раз стукнул меня кулаком в лицо, ругаясь нецензурными словами. От ударов у меня потекла из носа кровь; не было платка, чтобы удержать ее, и кровь капала на пол.
— Ну и гад, — ругался Макаров. — Твое счастье, что у нас завтра выходной день. Но мы еще с тобой после выходного поговорим…
Решив прекратить допрос, Макаров вызвал конвой, а затем позвонил кому-то по телефону, по-видимому, большому начальнику, потому что сразу заговорил заискивающим, «дружеским» тоном. Назвав какое-то грузинское имя, Макаров, непроизвольно подражая грузинскому акценту, сказал:
— Ну как, поедем завтра на охоту?
Затем заговорил о том, что из продуктов, в том числе «горячительного», надо захватить с собой.
— Дичи будет много!.. Ну, кончаю говорить, а то у меня тут находится фашистская дичь. Правда, еще не убитая, а только легко раненная.
Повесив трубку и видя, что кровь из носа у меня продолжает капать, Макаров с брезгливой миной подал мне кусок бумаги.
— Утри сопли, а то весь пол в коридоре загадишь. Но я не успел последовать этому совету, в этот момент в кабинет вошли вахтеры, схватили меня за руки, по обыкновению выкрутив их назад, и выхватили бумажку, которую я держал, а кровь из носа продолжала капать во все время следования до камеры.
В последующие дни Макаров несколько раз вызывал меня к себе, но теперь каждый раз во время допросов у него в кабинете сидели 5–6 верзил, а на столе демонстративно лежали толстые резиновые палки. Макаров, видимо, решил на всякий случай не оставаться больше со мною наедине, без свидетелей.
Каждый раз после обычного вопроса, подтверждаю ли я свои показания, данные в Иванове, и моего отрицательного ответа по приказу Макарова его молодцы набрасывались на меня и начинали избивать резиновыми палками, причем обычно принимал участие в избиениях и сам Макаров. А я сразу начинал кричать, что подтверждаю свои ивановские показания.
На следующем допросе я снова отказывался от них, меня опять начинали бить, и я снова подтверждал свои липовые показания. Мои попытки рассказать Макарову о том, как мое дело было спровоцировано бывшим начальником УНКВД Ивановской области Журавлевым и продолжено его последователем Блиновым, вызывали лишь взрыв негодования у Макарова. Он резко обрывал меня, не давая договорить, и угрожал стереть в порошок, если я посмею «пачкать грязью» имя кандидата в члены сталинского ЦК Журавлева.
Однажды поздно вечером меня вызвали на очередной допрос. В кабинете, как всегда, уже сидели молодцы с резиновыми палками. Когда меня ввели, Макаров, предложив мне сесть, тут же позвонил куда-то по телефону и сказал:
— Он у меня. Пожалуйста, заходите.
Минут десять Макаров читал какие-то бумаги, а молодцы сидели в выжидательных позах.
Наконец открылась дверь и вошел человек, одетый в штатское пальто, в фетровой шляпе. Он поздоровался с Макаровым, но тот не встал, так же как не встали и молодцы. Поэтому я подумал, что это работник прокуратуры, с которыми в тот период гебисты вообще не считались. По моему адресу он сделал легкий наклон головы и сел напротив меня.
— Вы Шрейдер? — обратился он ко мне. — Вы были заместителем наркома по милиции в Казахстане?
Ответив утвердительно, я, в свою очередь, спросил, с кем имею честь говорить.
— Я начальник Главного управления милиции и зам наркомвнудел, фамилия моя Серов.
— Значит, правда, что Василий Васильевич Чернышев арестован как враг народа? — спросил я.
— Откуда вы это взяли? Василий Васильевич как был, так и остался заместителем народного комиссара. Кто вам сказал такую чепуху?
