Тот, чей внутренний долг диктует ему в наше время со всей серьезностью и достоинством выступить в защиту духовнонаучных истин перед миром, тот знает: когда говоришь перед аудиторией, состоящей из ста человек, то более пятидесяти из них потенциально могут стать врагами. Таков закон; такова реальность. Всегда найдется более 50 процентов тех, кто если и не сделаются врагами, то не сделаются по той или иной частной причине, но никогда — исходя из принципиальной позиции. По причинам, на которые мы уже указывали и которые подробнее обсудим дальше, дело обстоит именно так. И в принципе поэтому не приходится удивляться враждебности в отношении представителей духовнонаучных истин. И заняться причинами, породившими эту враждебность гораздо интереснее, гораздо плодотворнее, чем копаться в аргументах, которые часто приводят противники, отлично зная, что это неправда (ибо они ведь отлично знают, что это неправда).
При этом наталкиваешься на множество поразительных вещей. Тогда теряешь охоту вникать в то, во что призывают вникать такие враги. Тогда приходишь к истинным причинам этой враждебности. И это опять‑таки не столь удобно, чем вникать в то, что эти люди бросают вам в лицо. Припомните, сколько лет здесь говорилось все снова и снова с той или другой точки зрения о том, на что и сегодня должно быть обращено внимание. Ведь на эти вещи постоянно указывалось. Но к ним необходимо подходить с глубочайшей серьезностью и полным достоинством — вникать в них, как это присуще духовнонаучному движению.
Вы мне поверите, ведь мне надлежит с полной ответственностью руководить этим духовнонаучным движением, у меня есть дела поважней, чем заниматься тем, что там или сям три–четыре человека собрались и занимаются каким‑то вздором. У меня есть дела поважней и нет ни малейшей охоты встревать в эти вещи. Но, увы, это встречает мало понимания! Ибо гораздо больше, чем думают, и в нашем обществе пестуются не только естественнонаучные интересы, но и тяга к сенсациям. В науке, конечно, небезынтересно наряду с культурными растениями изучать также ядовитые, но нужно найти правильную точку зрения. О серьезности и основательности того, чем должна быть антропософски ориентированная духовная наука, только немногие (простите, что я говорю об этом открыто) относящие себя к духовной науке имеют истинное представление. Присутствуй серьезность и истинное прозрение в основательность ее, во многих отношениях заняли бы другую позицию по части того, что происходит. Тем самым я, конечно, вовсе не утверждаю, что надо вообще отвернуться от этого. Я говорю как раз противоположное: не надо отвращаться от тех явлений, которые стремятся уничтожить это духовнонаучное движение. Но надо изыскать возможность занять по отношению к ним истинную позицию.
К примеру, кто‑то выступит с множеством сочинений о противоречиях, допущенных мной в моих разных трудах, и прочих вещах. Здесь уместно припомнить, что и у Лютера нашли не какую‑то пару десятков, но сотни и сотни противоречий. На это он только ответил: одни ослы говорят о противоречиях в моих писаниях[19]. Если бы они только потрудились понять хоть одну из этих вещей, которая кажется им противоречащей другой! На такие вещи, к примеру, может быть указано. Но в этом нет нужды. Ибо там, где сегодня говорится о противоречиях, лежит вовсе не заинтересованность в поиске и обнаружении таких противоречий, а нечто другое. Например, один человек предложил Философско–антропософскому издательству свою рукопись[20]. Эта рукопись не могла быть принята Философско–антропософским издательством и должна была быть возвращена. И тогда как раньше этот человек был нашим фанатичным приверженцем, с этого момента он сделался врагом. Истинная причина лежит вовсе не в обнаруженных противоречиях. Если бы истинная причина заключалась в этом, то можно было бы ответить словами Лютера. Но так говорить не приходится, когда знаешь, что причиной тут являются яд и желчь из‑за того, что Философско–антропософское издательство уже не в первый раз отвергало его книги. Вот истинная причина. Она лежит в совершенно иной плоскости, нежели заявленная вслух. Тот, кто просто слушает, что говорят другие и какие делаются упреки, тот поистине имеет мало шансов прийти к истине — так же мало, как тот историк литературы, который вынужден был бы, чтобы поверить в иудейство Германа Бара (и только по этой причине), обратиться к учению о реинкарнации, даже если бы Герман Бар предъявил ему христианские метрики свои предков за 12 поколений.
