Мой самый страшный кошмар сбылся – я стала изгоем в собственном классе. Да и чего можно было ожидать после того, как я всех сдала с потрохами? Предала тех, с кем девять лет училась, с кем, можно сказать, дружила. И, самое главное, повторись та ситуация, я бы поступила точно так же. Но, Господи, как же мне страшно! В запале я не до конца осознавала происходящее, а потом, уже дома, поняла… И тут на меня навалился такой жуткий страх, что сделалось по-настоящему дурно. При этом, словно специально мучая себя ещё больше, я вспоминала и мысленно переживала мгновение за мгновением: как ловко директрисе пудрила мозги Запевалова, как Дима на меня презрительно смотрел, как на него кричали, обвиняли, грозили колонией, как встала я…
В первые минуты после моего выступления, которое и для меня-то было неожиданным, все впали в шок. Даже хладнокровная Запевалова потеряла дар речи. Да и Анна Карловна, видно было, остолбенела. Вот только на Диму я так и не посмотрела. Но это и к лучшему. Если бы поймала его взгляд, скорее всего, вообще не смогла бы говорить – так странно он на меня действует.
Я надеюсь, что помогла ему хоть чуть-чуть, что директриса изменит своё решение и не станет судить его слишком строго, а главное – не погонит из школы. Однако что же теперь будет со мной? Тут же вспомнилось, как мы всем классом травили то одну «жертву», то другую. Ну и конечно, все наши издевательства над Кристиной Волковой предстали так живо и ярко, будто и дня не прошло. Я зажмурилась и на секунду увидела на её месте себя. Непроизвольно крикнула: «Нет!» Меня передёрнуло, но… Ответ-то был очевиден. А ведь Волкова даже и не предавала никого – просто неудачное стечение обстоятельств. Я же сознательно заложила весь класс, я – предательница. В пику моим мыслям всплыли слова Запеваловой, сказанные не раз и не два: «Предательство – самый страшный грех. Предателям – самое страшное наказание». Ой мамочки! Что же теперь будет? Страх накатил с новой силой, я не выдержала, и меня стошнило. Подлетела мама:
– Таня, тебе плохо? Что случилось? Ты отравилась? Нет? Вот видишь, я же говорила – рано тебе идти в школу, ты ещё не выздоровела. Теперь ты понимаешь, что мама всегда права? Иди приляг, а я тебе смекту разведу.
Она кружила вокруг меня, охала, причитала и укоряла за упрямство. Как же меня раздражало это оханье, это «Танечка, Танечка!», этот приторный тон! Ещё сильнее досаждала, прямо бесила, её вроде и ненавязчивая, то есть не в лоб, а как бы между делом, манера внушать мне своё мнение: «Если бы ты маму послушала, то…» Чёрт! Если бы я маму послушала, то Диму бы на этом проклятом собрании уже давно бы закопали, а я бы даже не знала. Пришла бы через недельку, увидела, что его нет и… умерла бы… Не факт, конечно, что его и теперь оставят в школе. Но на этот случай я решила пойти до конца и, если потребуется, снова обратиться к директрисе и всё ей рассказать. Всё! И про Волкову, и про Майю Вячеславовну, и про Диму – в подробностях.
Мама принесла стакан со смектой.
– На, выпей. Пусть вся бяка…
– Мама! Не разговаривай со мной так!
– Как? – не поняла мама.
– Ну какая бяка? Мне не три года! И вообще…
Еле сдержалась, чтобы не нагрубить маме. А я ведь так её люблю. Да и разве виновата она в том, что произошло? Она ведь про собрание ничего не знала и не могла понять, что со мной творилось. С трудом взяв себя в руки, я сказала совсем не то, что рвалось наружу:
– Я просто устала и хочу спать.
Мама вышла из комнаты, продолжая что-то говорить, говорить, говорить. Я старалась не слушать. Не вникать. Иначе бы моё терпение точно лопнуло. Оно и так трещало по швам. Я закрылась в своей комнате, чтобы даже голоса маминого не слышать.
