Софи растерялась и не сразу смогла привести свои мысли в порядок. Было совершенно ясно, что клейкая паста для усов таила в себе опасность, поскольку Софи не могла вспомнить ни своего собственного, ни фальшивого имени. Это угрожало ей провалом, тем более в присутствии опасного человека, грозившего ей разоблачением.
Очевидно, что он играл с ней. Но она не могла достойно выдерживать этой игры. Софи решила дать ему возможность задать все интересующие его вопросы, на которые она не обязана была отвечать, и отчитать его за дерзкое поведение. Стоило ей утвердиться в этом решении, как он подвел черту под своими вопросами:
— Дон Альфонсо, я жду вашего ответа.
Софи откашлялась, вдохнула ртом воздух, надеясь ослабить действие клейкой пасты, и сказала:
— Полагаю, вы правы. Полагаю, мы были в этой комнате вместе с сеньором Тоттлом сегодня вечером.
— И что же? Вы взяли что-нибудь у него? — продолжал он расспросы.
— Ничего, — искренне ответила Софи.
— Где он сидел?
— Не могу сказать, — с легкой улыбкой ответила она.
— Что вы с ним обсуждали?
— Ничего.
— Он был жив? — Незнакомец придвинулся к ней и вперил в нее взгляд сквозь полуопущенные ресницы.
— Не могу сказать.
— Вам придется подыскать другой ответ, кроме «ничего» и «не могу сказать», если вы хотите выступать в суде, дон Альфонсо. — С этими словами человек подошел к трупу.
Она явно раздосадовала его, но ощущения победы у нее не было. Она взглянула на мертвое тело на диване — бесславный конец ее расследования. Ее крестный, лорд Гросгрейн, погиб по дороге к Ричарду Тоттлу в то утро, когда вез под камзолом кредитный счет на двенадцать сотен фунтов. Софи никогда не видела его таким бледным и встревоженным. Их последняя встреча огорчила лорда Гросгрейна, и в этом Софи усматривала если не причину, то повод для странной и несвоевременной кончины крестного. Ричард Тоттл был ее последней надеждой на то, чтобы узнать правду о гибели крестного — она не сомневалась, что это не был несчастный случай, — а с его смертью обрывалась последняя ниточка. Она ощущала еще большую растерянность, чем когда несколько дней назад у нее на глазах недвижное тело лорда внесли на задний двор.
Лорд Гросгрейн был для нее больше чем просто крестный. На протяжении десяти лет он был для нее семьей. С его смертью она лишилась единственного человека, которому полностью доверяла. Кроме того, она считала, что в его гибели есть доля ее вины. Ей следовало остановить его, расспросить подробнее о том, что он намерен делать, попросить объяснить свое поведение в последнее время. Она вдруг почувствовала себя болезненно, отчаянно одинокой, отчасти виноватой в его смерти.
Софи заставила себя не искать причины ее стремления докопаться до правды о его гибели: во внутренней душевной пустоте или в разумном желании узнать истину — в любом случае это расстраивало ее, она глотала слезы, не давая им выступить, и до боли кусала губы. Она хотела выяснить, что побудило надежную и спокойную лошадь ее крестного вдруг понести на самой оживленной лондонской улице и сбросить его, прекрасного наездника, так что он ударился головой о камни мостовой и в одночасье умер. Однако теперь, когда Ричард Тоттл был мертв, никаких шансов узнать правду у Софи не оставалось.
А этот раздражающий ее собеседник, чьи восхитительные мышцы при каждом его движении отчетливо проступали сквозь лосины, угрожал ей разоблачением и намеренно привел в курительную комнату, чтобы подвергнуть допросу. Но Софи Чампьон была не из тех, кого легко запугать.
— Теперь моя очередь задавать вопросы, — заявила она вызывающе. — Почему вы настояли на том, чтобы я пришла сюда? Что вы надеялись узнать? На кого вы работаете? Почему вы все время спрашиваете, что Ричард Тоттл дал мне?
Аксиома мужского общения заключается в том, что гораздо больше информации можно получить от человека, не выслушивая ответы на свои вопросы, а предоставляя возможность ему самому задавать вопросы. Софи всерьез не напугали и даже не смутили угрозы незнакомца, которые, казалось, были направлены лишь на то, чтобы вывести ее из состояния душевного равновесия. Поэтому когда он замолчал, она позволила себе немного расслабиться.
