Старик откашлялся, выплюнул на пол нечто желтое и продолжил рассказ.
* * *
Со своей старухой мы прожили больше пятидесяти лет, я никого так не любил как ее, у меня никого и не было. Казалось, что ни что не сможет нас разлучить.
Это случилось зимой, я был на рыбалке и у меня в тот день был неплохой улов. Я уже предвкушал вкусный ужин, когда увидел черную тень возле своего дома. Эта жуткая тень что-то таскала в мой подвал, что-то, что оставляло красный след на снегу. Я сделал несколько шагов вперед, и мои самые жуткие опасения оправдались, тень таскала к нам в дом тела пропавших детей, точнее все, что осталось от их тел. У кого-то не было рук, у кого-то ног, кто-то лишился половины туловища. Я смотрел на остекленевшие глаза детей, что когда-то так резво бегали у нас во дворе, и мне становилось плохо. С каждым моим шагом красный след становился отчетливей, а тень все реальней. Я вспомнил о своей жене, и мигом вбежал в дом, но и там все уже было в крови. Этот проклятый красный цвет был везде, на полу, на стенах, а потом я увидел труп женщины, которую так любил, точнее ее голову. Она смотрела на меня теми же стеклянными глазами, что и дети на снегу.
Когда же я вновь выбежал во двор, то увидел, что тень уже закончила и убегает прочь, от нашего дома, но на этот раз мне удалось отчетливей ее разглядеть. Это был Григорий, это он убил всех детей и мою жену.
Я вернулся в дом убитый горем, ненависть прожигала мою душу, но что я мог, мне было слишком много лет. Похоронив жену во дворе, я увидел, как город идет на меня с вилами, увидел ненависть в глазах людей, которых так любил, и это было хуже всего. Впереди всех шел Григорий, и он был хуже остальных, не только потому, что был причастен ко всем убийствам, а потом что улыбался, ему все нравилось.
Мне ничего не оставалось, как укрыться в доме, и ожидать своей скорой смерти. Меня утешала мысль, что скоро мы увидимся с женой, и все будет хорошо.
— Монстр! Чудовище! Каннибал! — доносились крики мужчин и женщин, убитых горем отцов и матерей. Во всем городе не было не единого человека, кто бы ни поверил Григорию, который сказал, что монстр это я. Кровавая баня у меня во дворе лишь доказывала его слова.
Когда дверь в моем доме распахнулась, я вздохнул с облегчением, так как не мог больше терпеть этих криков, которые все еще продолжали звучать.
— Монстр! Убийца детей! Каннибал!
У меня на пороге стоял Григорий, в его руках был топор и он перекидывал его с одной руки на другую.
— Ты хочешь знать, почему я все это сделал старик.
Мне не хотелось знать, мне хотелось, чтобы крики закончились.
— Чудовище! Кровопийца! Каннибал!
— Я хотел чтобы все испытали то горе, что испытал я, когда потерял своего мальчика — продолжил Григорий. — Черный Человек мог вернуть его к жизни, но ты и твоя проклятая жена, пошли против него.
— Но он же был монстром — взмолился я, затыкая свои уши.
— Как странно, а город считает, что монстр это ты старик — со смехом в голосе произнес обезумивший человек, а город вторил ему, как бы подтверждая его слова.
— Монстр! Каннибал! Каннибал!
— Я предлагал жителям этого славного города, расправиться с тобой и твоей шлюхой-женой, сжечь ваш дом, пока вы оба спали. Но никто не поддержал меня, никто не хотел брать на душу грех. Тогда я решил показать, этим жалким людишкам, каково это, потерять собственное дитя.
— Пожалуйста, убей меня — взмолился я, так как больше не мог этого терпеть, эти голоса, эти крики разрывали мою душу.
— Убить тебя — Григорий стал хохотать, но его смех ни на секунду не приглушил орущую толпу. — Это было бы слишком просто, ты не заслуживаешь быстрой смерти. Ты будешь умирать медленно, мы похороним здесь тебя заживо. Ты умрешь от голода, либо начнешь поедать детей, которых в обилии в твоем чертовом подвале.
Григорий подошел ко мне и со всей силы ударил меня по лицу, я даже потерял сознание, понадеялся, что умер. Но смерти, как я уже говорил, нет. Очнувшись, первым, что я услышал, было слово, повторяющиеся много раз, оно до сих пор звучит у меня в голове.
— Каннибал! Каннибал! Каннибал!
А еще я слышал звук досок, что забивали снаружи. Я кричал людям, чтобы они остановились, но никто не слышал моей мольбы. Меня похоронили здесь заживо, оставив наедине с бедными детьми.
