Уже четыре года жил Пирогов в своем уединении, в деревне, когда в сентябре 1870 года получил приглашение от Общества Красного Креста осмотреть военно-санитарные учреждения на театре франко-прусской войны. Пирогов с величайшей готовностью принял на себя это поручение, отправился в Петербург и уже 13 сентября 1870 года выехал за границу. Главную цель поручения Красного Креста составляло ознакомление с приложением начал международной филантропии и с задачами и условиями деятельности частной помощи и ее отношений с военной администрацией. Далее Пирогов поставил себе целью обратить внимание на участь раненых на самом поле сражения, сразу после битвы, и на успехи консервативного лечения огнестрельных повреждений. Наконец, громадный интерес представлял вопрос, какое применение из войны 1870 года может сделать для себя наша русская медицина и наша частная помощь раненым и больным воинам.
Посетив все военные лазареты Берлина, Пирогов выехал оттуда 22 сентября на театр военных действий. Пятинедельная поездка Пирогова по Германии, Эльзасу и Лотарингии носила в известном отношении характер триумфального шествия. И в официальных сферах, и в медицинских ветеран русской хирургии встретил повсюду самый почетный и радушный прием. Почти все германские профессора, не говорю уже о хирургах, но и терапевты, знали Пирогова лично. Пирогов осмотрел до 70 военных лазаретов, содержавших несколько тысяч раненых. В Горзе (близ осажденного Меца) Пирогов встретился с проф. Лангенбеком, который держался одинакового с ним мнения о важности сортировки раненых при скоплении последних. В Страсбурге хирург Гергот, эльзасец, водя Пирогова по лазарету и указывая на пробитые бомбами крышу, потолок и пол перевязочной залы, уверял, что варварство осаждавших не останавливалось перед красным крестом флага, выставленного на лазарете. “Но я заметил ему на это, – пишет Пирогов, – что французские бомбы в Севастополе также не разбирали флагов на перевязочных пунктах; сопровождавшая нас молодежь улыбнулась на это, а Гергот, несколько смутившись, заметил: “C'est une autre chose” – почему? Не знаю”.
При своем посещении военно-санитарных учреждений в франко-прусскую войну Пирогов мог испытывать чувство удовлетворенного самолюбия как военно-полевой хирург и администратор. Его гипсовая повязка была в большом употреблении, особенно среди немецких врачей. Он увидел, что резекции, впервые произведенные enmasse им в Крымскую войну, вытесняют ампутации. “С чувством эгоистического удовольствия” наблюдал Пирогов благие результаты принятой немцами системы рассеяния больных, системы, впервые предложенной Пироговым в 1863 году, о чем мы говорили в своем месте. Пирогов еще в начале 50-х объявил себя непримиримым врагом громадных и подобных дворцам госпитальных зданий и высказался в пользу госпитальных палаток, бараков, лачуг, крестьянских изб и других незатейливых помещений. “Роскошная обстановка госпиталей, – говорит он, – давно уже перестала обольщать меня”. Таким образом, палаточные и барачные лазареты, встреченные Пироговым в франко-прусскую войну, вполне совпадали с давно уже высказанными им взглядами на постановку госпитального дела.
Относительно вопроса, что можно было бы позаимствовать, чему могла бы научиться из франко-прусской войны наша администрация и наша частная помощь, Пирогов указывает на госпитальную и транспортную деятельность, в особенности на порядок в циркуляции санитарных поездов и вообще в эвакуации раненых и больных. Некоторые стороны санитарного строя не были свободны от недостатков. Так, уборка раненых с поля сражения не была организована, как следовало бы. Отмечая это, Пирогов доказывает всю необходимость мер для скорейшего удаления раненых из сферы убийственного огня и с поля сражения. “Правительства, вооружившие свои армии новыми способами разрушения, теперь нравственно обязаны пред беззащитными ранеными охранять их от новых ран и убийства”. Главною мерой для этого служит своевременная организация санитарных команд. Далее Пирогов требует реформы отношений полевой медицины с военным начальством в смысле большей самостоятельности первой. “Во всякой действующей армии, – читаем мы в “Началах военно-полевой хирургии”, – собираются военные советы, но ни в одной не существует врачебно-административных советов; врачи различных команд и госпиталей не созываются для совещаний или, если это иногда и делается, то заключения их не имеют никакой законной силы”. Профессора, обыкновенно приглашаемые в действующую армию, входя также в состав этих советов, могли бы быть очень полезны. “Военно-медицинская администрация, руководимая представителями науки, получила бы более самостоятельности, и голос бы ее слышался яснее в высших военных сферах”.
