Тем не менее одному из наиболее одиозных помещичьих пороков Алексей Сергеевич отдал должное. Связи его с крепостными женщинами хорошо известны. Его сожительницами были «дворовая девка» Елена Петрова (от которой прижил дочь Лукерью Александрову), Федосья Полетаева (родившая от него дочерей Александру и Елизавету, записанных Ивановыми) и Екатерина Назарова. В поздние годы жизни сердце Алексея Сергеевича принадлежало записанной им в «ярославские мещане» Аграфене Федоровой. Все эти связи, однако, были уже после смерти его жены; нет никаких фактов, свидетельствующих, что, еще не овдовев, Алексей Сергеевич открыто жил с «крепостными любовницами», как можно понять из некоторых намеков в стихах Некрасова. Во всяком случае, он не выглядит распутным хозяином гарема. В этом смысле он был вполне заурядным помещиком, которого не назовешь особо безнравственным. Крепостнические порядки давали Алексею Сергеевичу такие возможности, и он ими пользовался. Вопреки впечатлению, которое может сложиться благодаря стихам Некрасова, никакой открытый грязный разврат не окружал его в детские годы в усадьбе. Что касается внебрачных дочерей, то старший Некрасов о них заботился, стремился дать образование, хорошо выдать замуж. Впоследствии их опекал и его знаменитый сын. В частности, как показывают конторские книги «Современника», Некрасов в начале 1860-х годов оплачивал учебу Елизаветы Ивановой в хорошем и довольно дорогом петербургском пансионе, помогал материально другим единокровным сестрам. Связи отца с крепостными воспринимались его законными детьми, в том числе Николаем, скорее с пониманием и не вредили отношениям с ним; на склоне лет в письмах сыну Алексей Сергеевич не раз будет передавать ему «поклон» от Аграфены.
Говорить о каких-либо культурных запросах отца Некрасова (кроме вышеназванной любви к оркестровой музыке) не приходится. Алексей Сергеевич не был, несомненно, таким уж «невеждой» — на старости лет он писал с ошибками, но такими, которые вполне можно приписать небрежности, а не безграмотности. Но интерес к литературе ему взять было, конечно, неоткуда, и количество книг в доме он вряд ли увеличил. Впрочем, и активного презрения к культуре и искусству он тоже никогда не проявлял, а возможно, даже уважал умственные занятия. В старости Алексей Сергеевич читал периодику: в конторе «Современника» для него выписывали «Северную пчелу», «Труды Вольного экономического общества», «Русский вестник», «Русскую беседу». Когда Николай стал знаменитым поэтом, отец видел в этом большое жизненное достижение и предмет гордости; в январе 1858 года попросил: «Буде можно, пришли мне книжку твоих Стихов, отдельно напечатанных, которую у меня все знакомые спрашивают», — хотя, конечно, сомнительно, чтобы он подробно знакомился с творчеством сына. Никаких особенных эмоций содержание книги у старшего Некрасова не вызвало; на стихи, где выведен он сам в образе жестокого развратного крепостника, он никак не отреагировал.
Словом, культурные интересы, более тонкие духовные потребности у будущего поэта должны были формироваться с подачи не отца, а матери. И здесь мы сталкиваемся с важнейшей в жизни и творчестве Некрасова загадкой, которая навсегда останется неразрешимой. Фактически сведения о матери поэта ограничиваются сказанным в предыдущей главе: Елена Андреевна, в девичестве Закревская, старшая из пяти дочерей чиновника IX класса, вероисповедания, скорее всего, православного. Поскольку она вышла замуж не старше пятнадцати лет, следовательно, сына Николая родила в 19 лет, то есть была очень молодой женщиной, какой и запомнил ее навсегда поэт. Практически все остальные сведения о ней, сообщавшиеся ее знаменитым сыном в стихах и автобиографической прозе, или вызывают серьезные сомнения (например, что она получила хорошее образование в пансионе, хорошо играла на рояле и пела), или прямо ложны (о ее польском происхождении, о ее похищении А. С. Некрасовым и тайном венчании). Не сохранилось ее портретов, и о ее внешности мы можем судить только по стихотворениям сына. И этот облик тоже скорее поэтический, идеализированный: женщина с «болезненно-печальным» «ликом», «с неземным выраженьем в очах, русокудрая, голубоокая, с тихой грустью на бледных устах», — в большей степени портрет ее души.
