Крест, напоминающий ныне лишь о позорной казни, ставший символом смирения и самоуничижения, будет оправдан и вырван из цепких поповских лап. Он вновь обретёт своё первоначальное благородное отображение символа жизни и расцвета её во всех своих видоизменениях, от египетского с кольцеобразною рукояткою, греческого равностороннего, индусской свастики к мальтийскому с лучами пламени.
Лишь в свете знания религия перестанет быть опиумом народов» (Звезда Вытегры. 15 февраля 1919 года).
Но «дезинфекцию мозгов» и «расчистку почвы» проводили не только методами «просвещения». Точнее — и ими тоже. В своеобразной интерпретации. Это была лютая трёхлетняя кампания, начавшаяся в 1918-м.
Одиннадцатого апреля в Троице-Сергиевой лавре происходит вскрытие мощей преподобного Сергия Радонежского под стрёкот кинокамеры Дениса Кауфмана (Дзиги Вертова). Периферия, опять же, не отставала.
В «Звезде Вытегры» уже в феврале печатаются письма священников с их отречениями от сана и извещение о вскрытии мощей святого Александра Свирского. «Колокольный звон… Всем он набил оскомину…» — злорадствует корреспондент и задаётся вопросом: «Годен ли идти святой в ряды Красной армии… Оказалось, что нет. Состоял святой из черепа, воскового туловища и ваты. Было немного стружек…»
Трудно подыскать что-либо столь же противное, неприемлемое для Клюева ни по уму, ни по душе, как это кощунство. Ангельские слова находил он для святого, столь почитаемого им — в пику газетному скрипу, что железом по стеклу. Он говорил, а Николай Архипов записывал: «Есть подземный пчельник с земляным пасечным дедом. Там чёрные (антрацитовые) улья и чёрный мёд в них — мёд души народной. Серебряные пчёлы множат тяжкий мёд… Блюдут подземные пасеки посвящённые от народа: Александр Свирский, Лазарь Муромский, их же сонм не перечислишь. Тьмы серафимов над печью, Агнец-коврига — поющие знаки вечности, за ними же следует Лев, Ангел, Телец и Орёл.
Лев — страж умный, Орёл — очи мысленные, Ангел — сердце слёзное, Телец — плоть. Для плоти же Тельца — хлев — формы земные: изба, гумно, посев, лён и одежда. Огонь же не разгадан и ангелами — он от уста Агнца. От огня — Роза поцелуя. Рождество поцелуя празднуется, как некогда рождество слова во плоти (слово стало плотию).
Подземные пасечники это знают».
Сложным ассоциативным путём шёл в этих размышлениях Клюев от поучительного слова Андрея Денисова «Сотове медовнии, словеса добра, сладость же их — исцеление души». И этого животворного огня Клюев не видит в храмах новообрядческих, в храмах «тихоновских». Он, по-прежнему уповающий на «керженский дух», на воскрешение в революционном огне «мучеников, убогих, кандальников вековечных», словно восприявший Слово Иоанна Патмосского, что слышал глас Господень: «Ангелу Ефесской церкви напиши: так говорит Держащий семь звёзд в деснице Своей, Ходящий посреди семи золотых светильников: знаю дела твои, и труд твой и терпение твоё, и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашёл, что они лжецы; ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал. Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак, вспомни, откуда ты ниспал, покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе, и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься».
«Сдвинутый светильник» — так и назвал поэт слово своё о новой «голштинской» церкви. «Уже от входных врат сердце засолонело», ибо «железные они» — «как в каторжных царских острогах», паперть «замызгана», «стены — извёстка мёртвая», иконы — «не по чину расположены», да и сами лики «машкарой выглядят, прокажёнными какими-то, настолько они подновлены». И — горечь от увиденного сродни Аввакумовой: «Какое там молитвенное откровение! Подавай нам афишу, чтобы за версту пёрла, мол, у нас для вас — в самый раз. Забыла Голштиния, что ведь было когда-то иконоборчество. Люди за обаяние иконой на костры шли, на львиные зубы. Из каких же побуждений райский воздух древних икон церковь суриком замазывает? — Утрачено чувство иконы — величайшего церковного догмата. И явилась потребность в афише, т. е. в том, чем больше всего смердит диавол капитал, бездушная машинная цивилизация».
