– Это замечательно, дорогая, – ответила она. – Именно это ты и хотела со мной обсудить?
– Ты прекрасно знаешь, что я хотела бы обсудить.
– Боюсь, что нет, – сказала Фэй, чувствуя, как у нее засосало под ложечкой. Слухи уже дошли до Кейси, а значит, и до Кэла.
– Ма, терпеть не могу, когда ты изображаешь из себя невинную девочку. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Говорят, ты собираешься сниматься в мини-сериале. Это правда?
– Пока это только слухи. Я должна как следует подумать, прежде чем принимать решение. Я даже еще не читала романа.
Кейси встала и начала ходить по комнате. У Фэй мелькнула мысль, что ее дочь похожа на следователя, который собирается разделаться с обвиняемым.
– Позволь мне высказать свое мнение, – заговорила Кейси. – Я думаю, ты делаешь большую ошибку. Эта роль, Карлотта… понимаешь, она настоящая сирена, роковая женщина. Она немолода, но великолепна. Как… как Катрин Денев. – Ее бледное лицо порозовело. Кейси всегда легко краснела, пожалуй, только эта черта и осталась в ней от детства. Но то, что она сказала, было обидно.
– Макияж и освещение творят чудеса, – сухо ответила Фэй.
– Ма, я не то хотела сказать. Ты прекрасно выглядишь, но все-таки ты уже не девочка.
– Как, по-видимому, и Карлотта Фитцджеральд.
– Но ты не играла уже целую вечность, – простонала Кейси. – Неужели ты думаешь, что можно вот так взять и начать с того самого места, где остановилась…
– …чуть ли не сто лет назад, – с улыбкой закончила Фэй. – Я полагаю, тебя и твоего отца беспокоит одно – чтобы надо мной не стали смеяться.
Кейси что-то протестующе пробормотала.
– Пока не имеет смысла это обсуждать, – продолжала Фэй. – Мне нужно время, нужно подумать. Но я тебе обещаю: если я соглашусь, то сделаю все возможное, чтобы надо мной никто не посмел смеяться. Такой ответ тебя устраивает?
Кейси взглянула на мать, и Фэй поняла, что той хотелось бы узнать намного больше. Что ж, ей придется потерпеть.
– У тебя есть еще время? Может быть, выпьешь чаю со льдом? – спросила Фэй.
«Первый раунд ты выиграла», – сказала она себе и вдруг почувствовала, что страшно устала. Если она решится оживить свою актерскую карьеру, ее ждут непрерывные сражения.
Жизнь детей преуспевающих голливудских агентов ничем не отличалась от жизни детей кинозвезд, и Кейси Карузо не была исключением. С тех пор как девочка научилась говорить, она ни в чем не знала отказа. Фэй не раз приходило в голову, что, если рядом не будет матери, из Кейси получится настоящее чудовище. И она оставалась рядом и ушла от Кэла, только когда дочь окончила колледж.
То, что она много лет жертвовала собой ради нее, до сознания Кейси не доходило.
– Почему именно теперь? – снова и снова спрашивала она. – У вас с отцом все было замечательно. Почему ты уходишь теперь, когда тебе за сорок?
Это означало, что глупо уходить, когда у тебя впереди ничего не может быть. Фэй, стиснув зубы, слушала дочь и даже не пыталась открыть ей глаза на то, что в отношениях с мужем ничего «замечательного» не было.
Фэй знала женщину, которая находила особое удовольствие в том, чтобы рассказывать сыну, какой негодяй его знаменитый отец. Она не могла забыть чувства гадливости, охватившего ее, когда та, склонившись над бокалом «Кровавой Мэри», со смаком описывала свои методы.
– Когда Джек меня бил, я бралась за «полароид». Я снимала подбитый глаз, расквашенные губы, потом посылала снимки сыну и просила смотреть на них всякий раз, когда ему придет в голову, что его милый папочка – великий человек.
Конечно, Кэл никогда бы не поднял на нее руку. Он был уравновешенным человеком и к тому же не мог причинить вреда тому, кого считал своей собственностью. Нет, жестокость Кэла была совсем другого рода, и самое примечательное: он даже не осознавал, что жесток. Такое предположение его бы ошеломило. Разве он не обеспечил ей жизнь, о которой большинство женщин могут только мечтать? Разве он не обожал дочь? Разве не осыпал знаками любви и привязанности жену?
Вся беда заключалась в том, что любовь и привязанность Кэла распространялась на слишком многих женщин. Вернее, он хотел заниматься любовью со многими женщинами, и это обесценивало его чувства. Когда Кэл говорил «я тебя люблю», это значило ничуть не больше, чем «желаю приятно провести время».
