— Лешка, милый! — Она так обрадовалась, что с трудом сдержала слезы.
— Я так соскучился… — тихо произнес он.
— А я так просто умираю… Я тебя ужасно люблю!
— Катя… — счастливо засмеялся он. — Я тебя тоже люблю! Встретимся послезавтра? Петренко уезжает к матери, в какую-то тмутаракань, оставляет мне ключи от своей квартиры…
— Зачем? Можно у меня… Мика все равно сейчас здесь, у бабушек.
— Нет, я хочу потом поработать над документами. Ты же знаешь, я это могу делать только в полном одиночестве.
— Ладно, давай у Петренко! — покорно согласилась Катя. — Слушай, что у вас там грохочет?
— Я в парке, с дочерью… Смотрим салют.
— Леша, милый…
Она сидела в коридоре, возле вешалки, где висели ряды шуб, возле дяди-Митиных сапог, от которых крепко несло гуталином, и не замечала ничего вокруг, словно находилась не в родительской квартире, а где-то далеко-далеко…
Через полчаса, когда она вернулась обратно в комнату, Мика уже дремал, положив голову на стол. Все его обещания не спать до утра были преданы забвению.
— Мика, идем…
— Мама, еще чуть-чуть!
— Нет, ты уже носом клюешь… Нельзя так издеваться над своим организмом. — Катя была непреклонна.
Кое-как умывшись, сын бухнулся на раскладушку в комнате бабы Лизы.
Снова зазвонил телефон.
— Катька, ты что делаешь? — оживленно спросила подруга Фаина. — Приходи сейчас ко мне… Я и Зойку позвала!
Катя долго не раздумывала.
— Ладно, минут через двадцать буду.
Она снова зашла к сыну.
Тускло горел ночник. Баба Лиза, в своем атласном платке, мирно похрапывала на диване, скрестив руки на груди.
Катя поправила одеяло у сына.
— Мама, мама… — невнятно забормотал он сквозь сон. — Пожалуйста, не буди меня… Мне снится такой чудесный сон! Там кенгуру… и вот этот кенгуру… — Он не договорил, что в его сне приключилось с кенгуру, и зевнул, снова погрузившись в сон.
Катя поцеловала его в щеку и ушла.
На улице было светло от фонарей и от фейерверков, которые вспыхивали на соседней улице. Стояла легкая, почти невесомая морозная ночь…
Фаина Маркос, лучшая подруга, жила совсем недалеко, и Катя даже пожалела, что дорога оказалась такой короткой.
У подъезда она столкнулась с другой своей подругой — Зоей Личутиной.
Зоя была ровно на голову ниже Кати — очень маленькая и пухленькая. С пушистыми золотыми волосами, которые не слушались ни одной расчески и золотым ореолом окружали Зоино розовое личико. Зоя напоминала только что вылупившегося цыпленка, и ее наспех наброшенная шубка рыжевато-золотистого цвета только усиливала это впечатление.
— Катя! — восторженно завопила она. — Слушай, это такая ночь, такая ночь… Правда, здорово, что Фаина решила позвать нас в гости?
— Ага… Я уже умирала дома от тоски! — согласилась Катя.
Фаина встретила их на пороге своей квартиры в фиолетовом длинном платье, с подведенными до висков глазами. Фаина была тонкой, с черными, до плеч, волосами, огромными глазами и несколько длинноватым носом, которого, впрочем, она ничуть не стеснялась, а скорее даже наоборот. Она утверждала, что этот нос добавляет ее облику необходимую пикантность. Предки Фаины были откуда-то из Греции.
— Девочки, наконец-то… — Она сердечно обняла подруг.
Из глубин квартиры появился муж Фаины Глеб — очень солидный бородатый мужчина. Он любезно помог раздеться Кате и Зое, выпил с ними по бокалу шампанского, сказал пару дежурных фраз, а потом деликатно исчез, сославшись на усталость.
— Потрясающий у тебя муж… — прошептала Зоя, когда дверь за Глебом закрылась. — Такой вежливый, такой… Ах, ну я даже не знаю, какой!
Они сидели за круглым столом, мерцали свечи, поднимались пузырьки в бокалах с шампанским. Шампанское было настоящим и не отдавало дрожжами. А бокалы были из настоящего богемского хрусталя.
— Воспитывать надо уметь, — веско произнесла Фаина. — Потрясающие мужья — результат долгой и упорной работы их жен.
— Разве? — удивилась Зоя. — В таком случае я никудышный педагог.
Зоя была не слишком счастлива — год назад она рассталась со своим мужем. Семен Личутин был вздорным, нервным человеком, рядом с которым любой начинал чувствовать себя неуютно. Катя не представляла, как Зоя могла столь долго (почти семь лет!) терпеть его.
