После короткого отдыха отправились на вечернюю зорьку - кто с ружьем за утками, кто со спиннингом.
На следующий день повторилось то же самое, и в Краснодар мы вернулись только под вечер 2 сентября.
В особняке дожидался Воробьев. Поговорив с Игнатовым, быстро собрался и куда-то уехал. К ужину он возвратился, а после ужина повторилась старая история - опять они вдвоем гуляли до часу ночи, что-то обсуждая.
На следующий день мы собрались уезжать. Провожали нас Воробьев, Качанов, Чуркин, Трубилин. Прощаясь, Николай Григорьевич пригласил всех в Сочи в ближайшую субботу, 6 сентября, к себе на обед. При этом специально подчеркнул, чтобы приезжали без жен.
6 сентября у нас собралось человек двадцать. Были Байбаков, министр культуры РСФСР Попов, приглашенные краснодарцы и другие. Качанов и Трубилин опоздали - задержались в дороге.
Обед затянулся допоздна, было много тостов. Воробьев вспомнил о Ленинграде, о том, какую правильную и принципиальную позицию занимал Игнатов, будучи секретарем Ленинградского обкома.
В бытность Игнатова секретарем Ленинградского обкома он прославился проведением жесткой линии по отношению к интеллигенции. Тогда много говорили о его грубости и невыдержанности. В ЦК была направлена коллективная жалоба, подписанная многими деятелями литературы и искусства. В результате Игнатов был освобожден от работы и направлен Первым секретарем обкома в Воронеж - там-де люди попроще и с работой справиться легче.
Часов в десять вечера обед подошел к концу. Наиболее стойкие остались допивать и доедать, а остальные разбрелись кто куда. Игнатов, оставшись один, подозвал меня и приказал соединить его по "ВЧ" с дачей Подгорного в Ялте.
Пока подзывали к аппарату Николая Викторовича, он зажал рукой микрофон и попросил:
- Давай сюда быстренько Георгия, только так, чтобы другие не увязались.
Я пригласил в кабинет Воробьева. Там уже находился Титов.
Пока я ходил за Воробьевым, Подгорный на том конце провода уже взял трубку. О чем был разговор, не знаю. По-видимому, Подгорный пожелал Игнатову успехов. В ответ Николай Григорьевич многозначительно произнес:
- Главный успех не от нас, а от тебя зависит.
Тут он обратил внимание, что я остался в кабинете, и кивнул мне - можешь быть свободен. Я потихоньку вышел и закрыл дверь.
Происходившее в последние дни - шушуканье допоздна, недомолвки, намеки все это возбуждало любопытство и настораживало меня. Вот и сейчас выставили. Через дверь разобрать слова было невозможно, да и не хотелось мне оказаться в роли подслушивающего. "В конце концов эти дела меня не касаются", - решил я и, потоптавшись в коридоре, вышел на крыльцо.
Справа светилось окно кабинета, и сквозь стекло были видны три мужские фигуры, окружившие телефонный аппарат. Я видел, что теперь трубку взял Титов. Голос его слышался довольно хорошо, хотя слова разбирались с трудом.
Мне очень захотелось послушать, о чем же это они говорят с Подгорным, для чего такая конспирация. Обычно Игнатов любил демонстрировать свои близкие отношения с членами Президиума ЦК и громко кричал в трубку: "Здравствуй, Леня!" или "Привет, Коля!"
Только я спустился с крыльца, как заметил приближающуюся по дорожке фигуру.
- Вася, а где Николай Григорьевич? - окликнули меня.
Это был Трубилин. Он не заметил, куда делись Игнатов, Титов и Воробьев, и теперь разыскивал их по парку.
- Вот там все собрались, - показал я Трубилину на освещенное окно кабинета.
Он заторопился в дом, но тут же вернулся.
- Все прячутся. Они все знают, а я ничего не знаю...
- О ком это вы?
Трубилин встрепенулся:
- Не буду говорить, ну их... Я и без них все знаю, ведь все постановления идут через меня...
Бормоча что-то себе под нос, он скрылся в темноте.
Из кабинета вышли Игнатов, Титов и Воробьев. На ходу они вполголоса о чем-то говорили, - видимо, обсуждали разговор с Подгорным. Заметив меня на крыльце, они умолкли и начали прощаться. Краснодарцы остались ночевать на соседней даче, а остальные отправились по домам.
Утром, проводив краснодарцев домой, Николай Григорьевич пригласил меня на прогулку. Разговор крутился вокруг вчерашнего приема.
