Я согласился.
- Журналисты вами не интересовались? - осведомился Расщепов.
- Нет.
- Будут интересоваться - сообщите нам.
- Хорошо.
Вот, собственно, и весь разговор.
Только на прощание был задан главный вопрос, как бы походя, между прочим.
- Кстати, как идет у Никиты Сергееича работа над мемуарами? - спросил Евгений Михайлович, а его спутник впился в меня взглядом.
- Спасибо, ничего. Сейчас он болен, в больнице, так что какая там работа.
На этом мы расстались.
Прошло около двух недель. 11 июля 1970 года, в субботу, мы с женой собирались в гости к Володе Барабошкину. День близился к вечеру, когда раздался телефонный звонок.
- Сергей Никитич, здравствуйте. С вами говорит Евгений Михайлович. Нам очень срочно нужно с вами переговорить. Не могли бы вы с нами встретиться?
Сегодня встреча мне была вовсе не ко времени. Да и совсем недавно мы говорили, по сути дела, ни о чем.
- Евгений Михайлович, сегодня выходной. Вы меня застали случайно, я ухожу в гости. Давайте встретимся на следующей неделе.
- Нет, нет, - заторопился он, - дело чрезвычайной важности. Произошли некоторые события, я не могу говорить по телефону. Я вас очень прошу.
- Хорошо, - сдался я, - сейчас подъеду.
- Спасибо, - обрадовался Расщепов, - проходите прямо ко входу. Вас там встретят.
Действительно, у огромной металлической с причудливым литьем двери массивного, известного всем советским людям здания на Лубянке меня ждал недавний собеседник из гостиницы "Москва". Он провел меня мимо всех постов на нужный этаж. Зашли в небольшой кабинет Евгения Михайловича. Тут я уже бывал после истории с Харвеями.
Расщепов поднялся из-за стола. На лице расплылось само радушие. Поздоровались, сели. Мой провожатый устроился напротив меня. Все эти приемы уже стали знакомыми. Евгений Михайлович затянул старую песню. Обо всем этом мы подробно поговорили несколько дней назад. Опять о Стоуне, об Армитаже. Как здоровье Никиты Сергеевича? Спросил что-то о мемуарах.
Я недоумевал, что ж тут срочного? Что случилось? Что им, делать нечего? Вслух я этого, понятно, не говорил, безмятежно отвечая на вопросы, и ждал, что же будет дальше.
- Сергей Никитич, с вами хотел поговорить наш начальник. Вы не возражаете?
- Нет, что вы. А кто?
- Заместитель начальника управления.
- Второго главного?* - Я демонстрировал свою осведомленность. Расщепов не ответил.
Мы вышли из кабинета. Поднялись по лестнице на несколько этажей. Постучавшись в плотно закрытую дверь, Евгений Михайлович пропустил меня вперед. Этот кабинет был побольше, но тоже невелик. Справа у окна письменный стол, слева вдоль стены длинный, орехового дерева, с серединой, затянутой зеленым сукном, стол для заседаний - типичный сталинский стиль.
Из-за стола поднялся худощавый человек лет 45-50, на вид интеллигентный.
- Здравствуйте, меня зовут Виктор Николаевич. Прошу.
Мы сели у длинного стола. Третьим теперь был Евгений Михайлович. Опять начался "светский" разговор о жизни, о работе. Тут я вставил, что два года назад меня, помимо моего желания, перевели из ОКБ в институт.
- А как вам работается на новом месте? - поинтересовался хозяин кабинета. Чувствовалось, что он знает обо мне все, да и перевод мой, видимо, произошел не без его участия.
К тому времени в институте я уже огляделся. Работа мне нравилась, люди тоже. Поэтому я ответил, что претензий у меня нет, а в некотором смысле я даже доволен переменой места работы. Уточнять не стал. Мой ответ его устраивал труднее найти взаимопонимание с недовольным, озлобленным человеком.
Наконец он перешел к главному:
- Скажите, Сергей Никитич, где в настоящее время хранятся мемуары Никиты Сергеевича?
Я насторожился - началось. Еще раньше, продумывая варианты поведения, я решил не врать. Запутаешься - хуже будет. Да и роль наивного, недалекого простака больше подходила к моей физиономии. А главное - скрывать мне было нечего.
- Часть мемуаров хранится у меня, часть - на даче в сейфе у Никиты Сергеевича.
- Вы знаете, - Виктор Николаевич понизил голос, напустив на себя таинственный вид, - к нам поступили сведения, что материалы у вас хотят похитить агенты иностранных разведок. Как они у вас хранятся?
