Чернокожие вокруг меня были перепуганы не меньше моего, они повыпучили глаза и, задыхаясь, ловили воздух разинутыми ртами. Наш вельбот, ко всеобщему ужасу, то вздергивал нос отвесно вверх, то вдруг увиливал в сторону, горизонт головокружительно взлетал и проваливался, и один только капитан среди нас сохранял совершенное равнодушие. Он неподвижно сидел, подавшись вперед, разглядывая носки своих башмаков и попыхивая трубкой, у меня даже возникло впечатление, что он спит. Впрочем, все это мельком, разглядывать не было времени. Я работал веслом, надсаживаясь изо всех сил, стараясь достать до воды, когда лодка оказывалась в провале между волнами. Но вскоре меня встревожило еще одно мимолетное впечатление: чернокожий гребец слева позади меня, кажется, отличался от остальных. Улучив минутку, я быстро оглянулся еще раз. Впечатление только усилилось, хотя выразить его в определенных словах я бы затруднился. Но потом, заново перебирая в уме то, что мелькнуло перед глазами, я вдруг осознал: во-первых, он был малорослый, много ниже других гребцов. Но это было еще не все и не самое главное. У него были глаза не черные, а серые, как морской туман. Правда, когда она меня осенила, показалась невозможной. Когда я все понял, я едва сам себе поверил. Этот гребец был… Августа! Как раз в ту минуту на нас обрушился огромный пенный вал, и я протянул руку назад, чтобы поддержать мою подругу. Меня остановил ее ледяной, бешеный взгляд, и я заработал веслом с удвоенным старанием.
За это время мы успели приблизиться к незнакомцу. Матросы бросили нам канаты, мы закрепили их за кольца и, раскачиваясь, взмыли кверху. Когда наша лодка поднялась вровень с палубой, капитан и старый Иеремия ступили на борт, и капитан с поклоном обратился, жестикулируя, к их закутанному в шубу капитану. Мы все еще выкарабкивались из вельбота, а они уже удалялись по направлению к капитанской каюте. «Рад знакомству, с вами, сэр», — донеслись до нас слова капитана Заупокоя, произнесенные гораздо более громким голосом, чем мы привыкли. Он по-прежнему тяжело опирался на руку слепца, но при этом до того энергично дергал и тряс головой, что мне поневоле подумалось: полно, уж так ли он в самом деле немощен, как любит прикидываться на «Иерусалиме». Проходя мимо грот-мачты, они остановились посмотреть на медведя, который сидел на цепи, безмолвствуя и глядя на всех печальными очами ливерпульского сироты. Меж тем моя вычерненная сажей Августа очутилась подле меня, украдкой тронула меня за руку и отвела к другому борту, подальше от остальных.
Когда поблизости не оказалось ни одного «иерусалимского» негра, хотя чужие матросы обступили нас довольно плотно, Августа проговорила:
— Джонатан, что ты наделал? Это безумие!
Я кивнул головой на толпящихся вокруг чужих ухмыляющихся ражих парней.
— Глупости, — сказала она, — они ни слова не понимают по-английски.
И заглянув в лицо тому, кто стоял всех ближе, — невысокому смугловатому мужичку с носом, похожим на луковицу, и добрыми карими глазами, — она медленно и раздельно произнесла:
— Вы говорите по-английски?
Он еще шире заулыбался, закивал и ответил какую-то тарабарщину. Тот же вопрос она предложила еще нескольким матросам. Было очевидно, что мы можем говорить среди них все, что нашей душеньке угодно.
— Ну, а ты-то сама? — торопливо зашептал я. — Пойти на такой риск…
— Не спрашивай меня, Джонатан! Уверяю тебя, у меня были на то причины.
И ее пальцы в рукавицах сдавили мне локоть.
Очевидно, она говорила правду. Глаза ее сияли азартом, внушая мне тревогу и уверенность в том, что никакие мои уговоры нисколько на нее не подействуют.
— Раз уж мы здесь затем, чтобы подглядывать, давай займемся делом, — сказал я.
Она одарила меня ослепительной улыбкой и снова сжала мне локоть — благодарно и восторженно. С преувеличенно вежливыми поклонами мы выбрались из толпы окружавших нас матросов и вдоль борта прошли на ют, куда удалились для беседы два капитана. Но с десяток матросов последовало за нами, бессмысленно улыбаясь и словно бы не теряя надежды, что мы еще найдем с ними общий язык. У трапа на капитанский мостик я в нерешительности замешкался. Старший помощник их капитана (а может быть, другой офицер, знаков различия на них не было) стоял у входа в капитанскую каюту словно на часах, хотя, как видно, относился к своей роли не слишком серьезно: вокруг собралось немало закутанных в меха моряков, они теснились, норовили заглянуть в окна, в дверь. Августа смело поднялась по трапу. Часовой смотрел на нее невидящим взглядом. Тогда и я стал подниматься вслед за ней. Достаточно взглянуть на ее бедра, подумал я, двигаясь позади нее, и любой мужчина сразу поймет, что это не матрос. Впрочем, вздумай старый Заупокой пристальнее взглянуть на мой косой левый глаз…
