– Мы его потеряли, – тихо сказал папа. Он весь побледнел.
От стаи верджей в сторону тележки отделился один. Он воспарил над тележкой почти неподвижно и очень близко. И Ник, подняв голову, увидел его вблизи – заглянул ему в глаза.
В его глазах Ник увидел вечность – бесконечную череду мерзких зеркал, из которых глядел он сам, его лицо, искаженное в насмешливой маске скорби и страха. Он увидел там собственный страх, шок из-за утраты Горация; он видел все это, извращенное пустыми и старыми глазами верджа, словно Ник дразнил сам себя из-за своих тревог и забот. А в глубине он увидел еще больше. Видел глубже собственных кривых отражений. Видел, как из верджа скалится что-то безымянное – не сам вердж, но что-то обитавшее в нем; существо, изголодавшееся по воздуху, словно отрезанное от мира, но желавшее найти путь назад.
Вердж – это только переносчик, подумал Ник. Вроде коробки. И он проглотил что-то отвратительное – то, что не умерло и, наверно, не может умереть. Ник зажмурился, не желая больше ничего видеть. Он уже насмотрелся на верджа – и на существо, которое жило внутри своей бескровной жизнью.
Шумно хлопая крыльями, вердж приземлился перед тележкой. Затем произнес шуршащим и поднывающим голосом:
– Мы решили вернуть ваше животное. Оно оскорбляет наш нюх; от него разит рыбой. От него разит морем. Но взамен мы потребуем услугу. – Тут вердж издал резкий вопль, и сверху спланировал второй вердж, серый; он пробежал по земле на плоских перепончатых лапах и встал рядом с тележкой.
В иглоподобной челюсти второй вердж держал Горация.
Гораций казался чрезвычайно сердитым.
– Отпустите кота, – потребовал отец Ника.
– Здесь идет война, – сказал первый вердж. – Она зависла над долами этого мира, как злобный липкий смог. Раз вы сюда прибыли, вы тоже участвуете в вой– не, и услуга, о которой мы просим, – эта услуга касается войны. Мы и сами в ней участвуем. Мы сражаемся уже очень давно; мы очень устали.
– Просто отпустите нашего кота, – повторил отец Ника.
– Спросите своего уаба, – сказал первый вердж, – правда это или нет. Он скажет. Уаб знает о нашей великой войне.
Уаб достал из нашейного мешочка захватанную и задрипанную карточку.
ДА.
– Понятно, – сказал отец Ника. Он все еще казался недовольным. Теперь к верджам обратился Ник:
– А теперь вы можете отпустить Горация? – Больше ему в голову ничего не пришло. Гораций выглянул из челюстей второго верджа – с видом беспомощным, тревожным и заметно несчастным.
– Освободи существо, разящее рыбой, – сказал первый вердж своему напарнику.
Раскрыв длинную челюсть, второй вердж послушно выронил кота на землю.
Гораций засеменил прочь от верджа, но, как обычно, не в том направлении.
– Гораций! – отчаянно крикнул Ник. – Сюда!
Но Гораций продолжал бежать все дальше и дальше от тележки. Он увидел дерево – и инстинкт велел спрятаться на нем.
– Мне за ним сбегать? – спросил Ник отца. Он уже начал вылезать из тележки, но отец схватил его сильной рукой.
– Подожди, пока улетят верджи, – сказал он. – Тогда ему можно будет слезть с дерева, что он сам и сделает, когда увидит, что вокруг безопасно.
Ник обратился к первому верджу:
– Что живет внутри вас? Что это за страшная штука у вас за глазами? – Он не заметил этого во втором вердже – только в первом.
– Он видит Глиммунга, – произнес второй вердж.
– Никто не видит Глиммунга, – резко ответил первый вердж. – Он невидимый.
– И тем не менее, – сказал второй вердж, – он разглядел странника внутри тебя, – а Нику ответил: – Это из-за Глиммунга мы постарели. Если дать ему срок, из-за него постареет и весь мир. Глиммунг – это… – Второй вердж замолчал, раздумывая над объяснением. – Он плетет паутину судьбы. Он принес с собой на планету ее судьбу, и теперь никому из нас ее не избежать.
– Включая нас? – спросил Ник.
– Включая всех, – сказал первый вердж – или это Глиммунг говорил через его клюв? Ник не знал. – Всех, кто сюда прибывает, – продолжил первый вердж, и его глаза сверкнули, как изломанные озаренные скалы.
– Я вложу тебе в душу память о том, как здесь оказался Глиммунг в стародавние времена, – сказал вердж Нику. – В те дни мы жили все вместе – тробы и принтеры, уабы, нанки; здесь в мире процветала всякая жизнь, включая траву на полях; да, даже траву и деревья. Блаженный мир, край для игр, для наблюдений за зрелищами и движениями, за мерцанием ветра, что дует в полях на закате. Тогда мы жили в гармонии.
