Ничто никогда не выбирает. Весь сон выбора и мотивации заключается в том, что во времени есть что–то, что может намеренно двигаться вперёд из места под названием «двойственность» в место под названием «единство». Никогда не было ничего, кроме бытия, этого вечного ничто и всё. Оно никогда не движется, и его никогда и нигде не было. Нет никакого «где–то». Нигде нет никакого времени или пространства, кроме как в видимости этого. Нет ничего, кроме этого, и «ничто» происходит.
И я теперь вижу, что этот вопрос возникает с точки зрения отдельности. Поэтому в своей основе на него, в каком–то смысле, невозможно ответить. Это просто вопрос, ответить на который невозможно, но лишь потому, что он задан с точки зрения отдельности. Потому что в проблесках целостности нет никакого вопроса. Вообще никакого. Есть лишь отсутствие любой необходимости знать что–либо, так как оно просто есть. И тогда этот вопрос — лишь возникшая лазейка.
Да это лазейка, и вы абсолютно правы, отдельность порождает вопрос «почему» и процесс поиска. И, как вы говорите, когда нет никого, нет и лазейки, и больше не будет никаких вопросов. Нет вопроса и нет ответов. Нет того, кто знает, и нет знания… и поэтому нет никого, кто бы спрашивал «почему».
Но в рамках этой точки зрения это самый притягательный вопрос.
Да, безусловно, и пребывание в отдельности обожает спрашивать «почему?». И притязательность этого и породила религии. Возникший у ищущего вопрос «почему» породил христианство, буддизм, и всё остальное, что можно назвать учениями о становлении. Они неизбежно основаны на неверном представлении о том, что существует отдельный индивид, обладающий способностью выбора и воли, чтобы следовать по какому–либо пути; быть мотивированным переходить из одного состояния в другое — лучшее — состояние; искать и находить ответ, у которого нет вопроса.
И это также является настаиванием, с точки зрения отдельности, на желании ответа — это настаивание на самом существовании «отдельной» точки зрения. Но если я существую, у меня должен быть ответ на этот вопрос, потому что я могу об этом думать, я могу это испытать — это своего рода настояние на том, что «Я СУЩЕСТВУЮ».
Совершенно верно, абсолютно верно. Вопрос в том, что я настаиваю на том, что я — отдельный индивид и хочу получить ответ; и я требую его получения, и имею на это право. Разница между «здесь» и «где–то ещё» — в том, что ответ на вопросы не питает ищущий ум. Ум постоянно сталкивается с указателем на то, что он не может понять. Так вопрошание иссякает и не остаётся больше ничего.
Другой очень мощный элемент поиска ответа — в ощущении недостаточности, так как чувство отдельности — это чувство того, что нас отвергла целостность. Поэтому сразу же возникает сильное ощущение недостойности, и, конечно, большинство религий, большинство всяких «-измов», обращаются напрямую к этому ощущению собственной недостойности. Так что это ещё один мощный элемент поиска, так как религии и учения становления учат нас, как преодолевать эту приснившуюся нам недостойность, основанную на заблуждении.
Это такое мощное заявление — «Да, я недостоин, я ощущаю себя недостойным. Что–то не так. Поэтому, наверное, я сделал что–то не так. Вы можете меня научить делать правильно?»
Тони, могу я у вас спросить… по моему опыту, в этом вопросе о времени бывают случаи, когда совершенно ясно что всё это именно так. Но бывают другие ситуации, когда, например, заходишь на церковное кладбище видишь старое надгробие, которое относится к другой эпохе.
Оно сообщает вам о другой эпохе, но при этом всё ещё является только этим… тем, что кажется происходящим.
Да, и иногда оно кажется чем–то, что произошла раньше, и иногда я могу посмотреть за пределы этой неразберихи, а иногда не могу. Не могли бы вы сказать об этом несколько слов?
Всё время, пока всё ещё существует отдельная сущность, то, что мы видим, кажется некоей историей. Если вы смотрите на надгробие и читаете «Билл Даниелс — умер в 1917 г.», то это история о ком–то ещё, кто также является частью вашей истории.
Так не было никакого Билла Даниелса?
