После падения с велосипеда Шанц редко садился за инструмент. Несколько раз у него была возможность купить рояль, но в квартирах, которые ему давали, никогда не находилось места для инструмента. Шанц не любил бывать в помещениях, где стоял рояль. Закрытый рояль словно упрекал его, а открытый — удивительным образом притягивал. Всего несколько раз Шанц поддался искушению. И каждый раз это происходило лишь тогда, когда он оставался совершенно один и знал, что его никто не слышит. Со временем от обращения с пушками, танками, снарядами и лопатами его руки отяжелели, а длинные пальцы стали неловкими. Правда, месяца три назад он после долгого перерыва снова сел за рояль. Однако об этом ему теперь даже не хотелось вспоминать.
Однажды, в начале января, он по пути домой заехал в город к генерал-майору Вернеру, чтобы передать ему пачку книг, заказанных в научной библиотеке. Вернер, находившийся уже несколько дней в отпуске, пригласил Шанца в дом. Они говорили о служебных делах, расспрашивали друг друга о новостях и об общих знакомых. Когда же Вернер начал разворачивать связку книг, Карл подошел к роялю «Фёрстер», принадлежавшему дочери генерала. Шанц слышал в прошлом году ее игру, и ему очень понравилось исполнение Катрин. Но в начале декабря Катрин внезапно умерла…
После ее смерти Шанц не виделся с генерал-майором. Внешне Вернер не изменился. Его движения были легкими и уверенными, глаза смотрели, как всегда, живо и внимательно. Он казался даже более дружелюбным, чем обычно. Это объяснялось, видимо, тем, что на нем не было военной формы.
Шанц провел правой рукой по крышке рояля и слегка приподнял ее одним пальцем.
— Ты ведь умеешь играть? — спросил Вернер.
— Давненько не играл, не один год прошел…
Вернер откинул крышку и ногой выдвинул табурет из-под рояля. Шанц сел и взял несколько аккордов. Пальцы тяжело ложились на клавиши, струны звучали громко и нечисто… Шанц хотел было встать, но Вернер не позволил ему этого сделать. Он поставил перед Карлом ноты: полонез ля бемоль мажор Шопена. Шанцу была знакома эта трудная фортепьянная пьеса, требующая большого мастерства. Он опять попытался было встать, но Вернер и на этот раз не дал ему подняться. Командир дивизии не произнес ни слова, но его движения были столь решительны, что Шанц перестал сопротивляться и невольно углубился в ноты. Он подумал, почему Вернеру вдруг захотелось, чтобы кто-то поиграл на рояле его дочери, почему ему захотелось послушать именно этот полонез, в котором не было ничего печального, который по духу вообще не имел ничего общего с утратой, со смертью. Полковник предполагал, что Вернер, быть может, таким образом хотел избавиться от чего-то, возможно, от воспоминаний о дочери или от той тишины, которая постоянно напоминала ему о ее смерти.
Шанц начал играть, но очень скоро почувствовал, что неловкость пальцев и внутренняя неуверенность не позволяют ему точно передать содержание музыки. Во всяком случае, в этот день и в этом доме…
Шанц прервал игру на середине произведения. И тут позади него кто-то всхлипнул. Полковник оглянулся. Вернер прижимал к себе жену, которая вошла с улицы и была еще в пальто. В одной руке она держала шарф, в другой — меховую шапку. Вернер кивнул Шанцу и сделал успокаивающий жест. Шанц услышал, как Лоре Вернер сказала, выходя из комнаты:
— Я подумала… мне показалось, что это Катрин… — Остальные слова потонули во всхлипываниях.
Направляясь к машине, Шанц мысленно поклялся, что никогда больше не прикоснется к роялю.
Воспоминания о занятиях музыкой и несбывшиеся мечты о карьере музыканта уже не причиняли Шанцу прежней боли. И все же он не мог отделаться от них и время от времени мысленно анализировал прошлое. О своих упущениях, ошибках, неиспользованных возможностях человек размышляет порой всю жизнь, но одного это почти не мучает, а другого угнетает. Шанц относился к числу людей, которые умели найти воспоминаниям подобающее место среди тех важных событий современности, участником которых он являлся.
В конце улицы в туманной дымке появилась чья-то тень. Она медленно отделялась от туманного занавеса и начинала обретать четкие очертания. Шанц узнал Фридерику. Узнал не по походке, не по фигуре — она была еще слишком далеко. Шанц узнал дочь, потому что она, как обычно, шла посередине улицы. Иначе по поселку она никогда и не ходила. Карлу казалось, что дочь идет сквозь строй, а с двух сторон на нее замахиваются шпицрутенами. Выстроившиеся в ряды дома словно приготовились нанести удар, а столбы с проводами напоминали огромные шомпола. И все это замахивалось на его Фридерику, которая для многих в поселке была бельмом на глазу. Кое-кто из женщин усматривал в ее присутствии такую опасность, что, зайдя в воскресенье с мужем и детьми выпить кофе в кафе, пересаживался за другой столик, лишь бы их не обслуживала эта ветреная Фридерика.
