Прошла неделя после выхода этой книги, когда я приехал в Морж (Швейцария) на ярмарку «Книга на набережных».
Помимо красоты Озера и голубого, как с открытки, неба, меня уже поджидали несколько читательниц; я поспешил усесться за стол с моими книгами; приветствовал первую из них.
Она уже прочла «Ничего, кроме счастья».
Я спросил, что она думает о книге. Она ответила, что плакала. Много плакала. И тут из-за ее спины раздался тонкий, чуть встревоженный голосок.
– А, так это грустная книга?
– Нет, – ответила моя первая читательница. – Я плакала, потому что… потому что…
Позади нее женщина с тонким голоском вытянула шею. Я же, со своей стороны, взглядом пытался помочь ей найти слова.
– Потому что… Потому что…
Моя читательница глубоко вдохнула. И слова вышли на одном дыхании. Вылетели.
– Потому что я жила.
Эти слова глубоко тронули меня.
Они меня трогают и сегодня. Потому что эта книга начала писаться, помимо моей воли, в день, когда мне сообщили о скорой смерти моего отца. Как Антуану, мне сообщили о ней по телефону. Конец ожидался долгий, мучительный, непредсказуемый. И я, как Антуан, спросил себя, чему послужит это время непредсказуемости. Это время, когда вдруг кажется странным, даже невозможным сказать «до завтра»; когда мы уже понимаем, как много не сказано словами, как много осталось сожалений, ласк, которых мы не подарили, упущенных случаев, когда надо было сказать, что мы любим друг друга, что друг другу нужны, – или, может быть, и нет, но все равно сказать, подарить друг другу все это, что составляет достоверность жизни, благодать быть отцом и сыном.
Я спросил себя тогда, чему послужит это ужасное время прощания с еще живым.
И проклюнулся Антуан.
И его сомнения, и его обиды, и его радости хлынули потоком, и родилась эта книга. Это история, которой нет и не может быть конца, история мужчины и его сына, отца и ребенка. Это одиссея горестей, разбивающихся однажды о риф жизни, которую мы больше не любим.
Жизни, которая больше не любит нас.
Она, эта книга, – связующее звено любви со всеми, кто, как в «Гензель и Гретель», «Мальчике-с-пальчик», как в тысяче каждодневных происшествий, увлекают в свое горе тех, кого больше всего любят. Чтобы сохранить их при себе. В любви. Но любовь может убить.
Эта книга писалась сквозь меня.
Днем я работал с клиентами. Ночью мчался по автостраде А1 к нему. К этому вдруг дарованному нам шансу поговорить. Простить друг друга. Обрести друг друга. Но Боже мой, как неподатливы порой слова. Как трудны иные вопросы, потому что ответы ужасают, даже еще не высказанные.
Если бы все можно было объяснить, не было бы больше тайны. А эти тайны суть сама жизнь. В них сила книг.
А потом твое тело сдало. Недуг пожирал тебя. Аппетит его рос.
Что ж, изгнание. Момент, когда покидаешь себя, чтобы быть другим. Я, наверно, хотел дать тебе новый шанс. Там, в Мексике. Дать тебе другого сына. Другую женщину. Возможную историю любви. Долгую, ужасно долгую, но возможную.
Я хотел верить, что зло, которое мы творим порой, непохоже на нас. Что в нас всегда есть что-то прекрасное; возможное, именно так.
И тогда я оставил тебя с ними, на этом пляже Майто, когда Архинальдо спрашивает тебя, почему идет дождь. Я отпустил тебя.
Но ты не умер.
А у меня не было больше сил. А эта книга, которую я не хотел писать, билась, ревела, рвалась наружу. И вот тогда она отложила первые две части и сказала мне:
