Помолвка расстроилась. Марек не понял – ПОЧЕМУ? Его снова оттолкнули на пике любви. За что? Что он сделал не так? В чем его вина?
…Какой-то брат. Ну и что? У Марека тоже есть брат. Какое это имеет отношение к любви?
Поляки – католики. Предпочитают Деву Марию, но ведь Мария и Христос – одна семья. Какая проблема?
Марек уехал страдать в свою Варшаву. А Алла страдала в Москве.
Умерла тетка. Подвела сердечно-сосудистая система. Тетка была еще не старая, семьдесят лет. Можно сказать: юность старости. Последние годы руководила Институтом марксизма-ленинизма. Единственно верное Ленинское учение. Кто бы сомневался? Но в последнее время Галина Васильевна стала замечать, что большевики семидесятых сильно изменились в сравненье с большевиками пятидесятых, а тем более – тридцатых годов. Во времена ее молодости это были убежденные, бескорыстные, свято верующие в свою правоту. А в семидесятые годы партию воспринимают как кормушку. Говорят одно, думают другое. Как червивые грибы: сверху замшевая чистота, а разломишь – белые черви.
Тетка расстраивалась. Вокруг – сплошные приспособленцы, но они хоть помалкивают. Делают вид. На заседаниях зевают, но с закрытым ртом. Терпят. А стали появляться и такие, которые не хотят вступать в партию. Не желают. И прямо об этом говорят. Тявкают, как шавки из подворотни, и общество поддерживает этих шавок. Слово «партийный» стало звучать неуважительно. Тяжелые времена. Тетка умерла вовремя. Не дожила до перестройки. Не успела увидеть, как ее детище – Страна Советов, рухнуло и рассыпалось. Как несколько лидеров за бутылкой водки подписали какие-то бумаги, и прости-прощай… Нет Советского Союза. А ведь какая была империя.
Не увидела тетка Галина, как Дзержинского снимали с пьедестала, закинув веревку на шею. Жуткое зрелище. Буквально казнь. Насмешка над памятью, над идеалами целого поколения.
А еще раньше Сталина выволокли из Мавзолея, как безбилетного пассажира. Сталину все равно. А вот таким, как Галина, ровесницам века, – плевок в душу и в лицо. Получается, зря жили. Не за то боролись. Получается, профукали свою единственную драгоценную жизнь. А те, кто тявкал – оказались правы. Им теперь аплодисменты и руководящие посты.
А как же святая вера в идеалы? Во что теперь верить? В капитализм? В денежную единицу?
Тетка умерла вовремя. В гробу выглядела хорошо. Не измученная болезнью, а так… прилегла и уснула. Бог даровал ей легкую смерть.
Алла рыдала отчаянно, но, если честно, – не по тетке, а по Мареку. Она мучительно скучала по нему. Это был ее первый мужчина, и, как казалось, – единственный. Возможно, кто-то и случится в дальнейшей жизни, но это будет жалкая подделка в сравнении с настоящей драгоценностью. Искусственно выращенный китайский жемчуг в сравнении с настоящей жемчужиной из глубины океана.
* * *
Теткина квартира и дача перешли Алле, а брату Игорю достались живые деньги, теткина сберкнижка. Тоже не мало. Люська хотела еще и половину дачи, но Алла не уступила. Хватит с них Марека, которого она кинула в Люськину пасть.
Алла закончила институт и поступила работать в учреждение, которое создавало учебники по истории двадцатого века.
В учебники входила февральская революция 1905 года, октябрьская революция семнадцатого года – в определенном освещении. В этом освещении сверкали Ленин и Сталин, как два солнца, – так, что глаза слепило. Когда долго смотришь на солнце, то потом ничего не видишь вокруг. Слепые толпы брели по дороге социализма в сторону коммунизма. Все было ясно и устойчиво. Казалось – всегда так было и так будет. Как вселенная.
После двадцатого съезда, после доклада Хрущева, все покачнулось. Началась первая оттепель. Весна, свобода от страха, «буйство глаз и половодье чувств», как бы сказал Есенин. Появились новые поэты, будто их высыпали из мешка. Новое время рождало таланты. Земля качалась под ногами. Покачалась, покачалась и устаканилась. Все вернулось на круги своя. Ленин остался на месте, Сталин ушел в тень. Высветился Брежнев и, как казалось, опять навсегда.
Алла по-прежнему страдала по Мареку, но переписку не поддерживала. Брат запретил.
