— Я к ним все время обращаюсь. Они посылают документы вам, а выездная комиссия…
— Я же сказала — никакой выездной комиссии у нас нет. И, вообще, такой нет. Вам надо обратиться в Союз писателей.
— Но они же к вам направили. Сказали, что выездная комиссия…
— Еще раз объясняю: у нас нет никакой выездной комиссии, я про такую даже не слыхала.
На этот раз «Нету и не будет» читалось в ее глазах совершенно отчетливо.
Мне оставалось лишь в очередной раз задать свой безнадежный вопрос:
— Ну и что мне делать?
— Обращайтесь в Союз писателей.
В обыденной жизни я человек не конфликтный, не люблю скандалы, предпочитаю компромисс. Но в тупиковых случаях, что называется, закидываюсь, и тут уж становится все равно, что дальше. Вот и в тот раз закинулся.
— Ладно, — сказал я, — понял. Они не могут, вы не можете. Значит, остается самому принимать меры.
У дамы по международным делам сквозь служебную бесстрастность наконец-то проглянуло человеческое. Со снисходительным любопытством она поинтересовалась:
— А что вы можете?
Я положил на стол, перед которым сидел, правую руку и пошевелил пальцами:
— У меня есть вот эта рука и перышко. Напишу три страницы и пущу по свету. А что писать я умею, вы, наверное, знаете.
Международная дама спросила почти ласково:
— Вам не кажется, что у вас будут большие неприятности?
— Кажется, — сказал я, — но ведь и у вас будут неприятности.
Похоже, мы поняли друг друга: над дамой тоже существовало начальство, а начальство не любит, когда подчиненные допускают скандалы. Возникла легкая пауза, после чего пошел абсолютный театр абсурда. Будто не было предыдущего разговора, дама задумчиво спросила:
— А у вас нет врагов в выездной комиссии?
И я, будто не было предыдущего разговора, ответил:
— Я же не знаю, кто в нее входит.
И мы, как два хороших человека, миролюбиво обсудили, как преодолеть вето несуществующей комиссии. Кончилось тем, что дама пообещала «выяснить» и, видимо, «выяснила», потому что месяца через три я все же съездил на десять дней туристом в Англию, откуда вернулся пророком: почти точно предсказал, как будет меняться наша молодежь в ближайшие пятнадцать лет. Вещие сны мне не снились — просто внимательно присмотрелся к юным лондонцам на в Гайд-парке и на Кингсроад. Писателю надо видеть мир!
Вспоминать такое прошлое нерадостно. Я бы и не стал. Но…
Недавно своим студентам (журфак Международного университета) прочитал главку из книги воспоминаний моего друга Николая Шмелева, замечательного писателя, который всей стране известен как экономист — с его статьи «Авансы и долги», по сути, и началась всерьез горбачевская перестройка. Шмелев написал про красивую московскую студентку, у которой случилась любовь с молодым англичанином, на их общую беду, не только страстная, но и глубокая. Этой сугубо частной историей, как и велось при диктатуре, тут же занялось КГБ. Пять лет любящие рвались друг к другу, девушку, естественно, за границу не выпускали, письма перехватывали, а когда упорный англичанин приезжал в СССР, ему говорили, что девушка давно вышла замуж и уехала с законным супругом в дальние дали. Ее же информировали, что он о ней и думать забыл, для него это была всего лишь интрижка со случайной женщиной. Жизнь парня изуродовали, а судьбу девушки просто сломали: она от любовной трагедии так и не оправилась.
Шмелев об этом написал со спокойной горечью, которая бьет сильнее, чем эмоциональный всплеск. На студентов подействовало: с минуту, наверное, молчали. А потом пошли недоуменные вопросы. Почему, например, не позвонила парню по телефону? Пришлось объяснять, что при коммунистах все звонки за рубеж «регулировались», а мобильников тогда не было. Одну милую студенточку возмутила инертность девушки — ведь могла купить турпутевку в Англию, а уж там с ним увидеться!
Ну что тут сказать? Порадоваться, что выросло свободное поколение, не знающее, что такое жизнь за колючей проволокой? Радуюсь. Но и тревожусь. Страна, забывшая свое прошлое, вполне может рухнуть в него опять. А наша страна, как ни одна другая, умеет вычеркивать из памяти неприятное прошлое. Потому и живем, как живем. И умираем раньше всех в Европе. И старики наши копаются в мусорных баках.
