Разумеется, в глубине души Голиков отлично понимал пользу для здоровья от соблюдения режима. Но расписать по часам и минутам свои творческие занятия... Нет, из этого ничего не получится. Что же делать? Как избавиться от настырного надзора маленького бескомпромиссного электронного существа? Возвратить его обратно? Об этом нечего было и думать — это означало бы непримиримый конфликт с домашними. Ударить его стулом по голове? Бесполезно — фирма гарантировала неуничтожаемость своего детища. Да и Павел Петрович был убежденным противником грубого физического насилия. Оставалось одно — попытаться «обезвредить» Фа каким-либо иным способом. Скажем, поставить перед ним такую задачу, которую он не сможет решить. Павел Петрович где-то читал, что оказавшийся в подобной ситуации робот неизбежно выходит из строя.
Впрочем, Голикова одолевало сомнение: не будет ли это насилием? Но Павел Петрович нашел оправдание. Если Фа не сумеет решить задачу — значит, он недостаточно совершенен. И Голиков в этом нисколько не виноват.
Оставалось «немногое» — придумать подходящую «неразрешимую» задачу. И не откладывая. Симфония не могла ждать.
Для начала Павел Петрович извлек из книжного шкафа подшивки журнала «Наука и жизнь» и, полистав их, отыскал несколько задач «на сообразительность» которые регулярно печатались в каждом номере. Отметив нужные страницы закладками, Голиков подозвал Фа, как обычно находившегося на своем посту, и стал задавать ему одну задачу за другой. Но маленький робот, почти не задумываясь, безошибочно давал правильные ответы.
Не поставили его в тупик и задачи, напечатанные в других изданиях. Павел Петрович разочарованно отложил книги в сторону: нет, такими вопросами Фа никак нельзя вывести из строя.
И тут Голикова вдруг осенило. В молодости он готовился стать математиком и. прежде чем отдать окончательное предпочтение музыке, окончил три курса математического факультета. В те годы он особенно увлекался теорией множеств и сейчас вспомнил об ее знаменитых парадоксах... Довольно усмехнувшись, он снова подозвал Фа и, с любопытством посмотрев на робота, сказал:
— Помоги мне решить очень важную задачу. Мне чрезвычайно, понимаешь, чрезвычайно важно знать правильный ответ...
Сверкнув электронными глазами, Фа застыл в ожидании.
— Так вот... — продолжал Павел Петрович, — один парикмахер бреет только тех, кто не бреется сам. Должен ли он брить сам себя?
Робот дернулся. В глубине его фотоэлектрических глаз заплясали разноцветные огоньки. Электронный мозг Фа приступил к решению. Но Голиков знал, что в рамках формальной логики — той логики, которая была поло жена в основу конструкции маленького робота, такого решения, то есть ответа типа «да» или «нет», быть не может. Если парикмахер сам себя бреет, то относится к тем, которых брить не должен, а если не бреет, то входит в число тех, кого должен брить.
Тем временем Фа, видимо, оказавшись в тупике, стал раскачиваться из стороны в сторону, причем все быстрее и быстрее.
«Ага, действует!» — с удовлетворе нием подумал Павел Петрович. И, чтобы еще больше обострить критическую ситуацию, в которую попал робот, продолжил:
— И еще одна задача. Попытайся решать ее параллельно с первой. Одного разбойника приговорили к смертной казни. Предоставляя ему последнее слово судьи объявили: скажешь правду — тебе отрубят голову, соврешь — повесят. Разбойник сказал меня повесят... Каким способом после этого должны казнить разбойника?
Голиков знал, что и у этой задачи не существует ответа.
Фа стал раскачиваться еще сильнее. Казалось, вот-вот он развалится на куски. В конце концов глаза его ярко вспыхнули, и он замер в неподвижности.
— Что и требовалось доказать, — весело произнес Павел Петрович и сел за рояль.
В течение нескольких дней симфония была закончена. Но, как ни странно, к прежней безалаберной жизни Голиков вернуться уже не смог. С наступлением обеденного времени ему хотелось есть, он вовремя ложился спать и вовремя вставал с постели, делал по утрам зарядку и даже стал бегать трусцой. Чувствовал себя превосходно. Но писать музыку в отведенное время так и не научился — работал только «по вдохновению».
