Страх этот преобразил Мартеля. Откуда взялась эта настороженная, крадущаяся походка? Эта цепкость движений, этот прищуренный, неотрывный взгляд, способный подметить малейшую угрозу, малейшее движение, если бы только оно было.
Но мир, окружавший его, продолжал оставаться все в той же оцепенелости. Каменистые уступы все так же громоздились один на другой, уходя к пепельному горизонту.
Мартелю показалось, он увидел вдруг, как сквозь статичность этой картины проступает застывшее движение. Словно мгновение назад все это пребывало в некоем едином ритме и вдруг замерло, застыло на полутакте, полуслове.
«Разум Цеверы приветствует тебя», — вспомнил он слова, которые пришли на ум за мгновение до того, как он прочел их. И вторую фразу он тоже смог знать заранее. Не будь памяти Ральфа, он едва ли догадался бы избежать гибельного смысла, который несла последняя, третья фраза. Но память Ральфа ничего не говорила о ней, об этой последней фразе. Едва подумав об этом, Мартель спохватился и попытался уйти от этой мысли. Потому что, если фраза эта всплывет в сознании, ему будет уже не отгородиться от нее ни сомкнутыми веками, ни ладонями рук. Но, хотя он и пытался заставить себя думать о другом, мысль его продолжала работать все в этом же направлении.
Окружив себя оболочкой силового поля, Мартель взмыл вверх, в тусклое небо, и стал медленно кружиться там. Он то опускался ниже, то снова взлетал кверху, замирая вдруг неподвижной точкой в самом зените. Отсюда, сверху, то, что выглядело бессмысленным нагромождением камней, имело, казалось, некую тайную логику. Линии, переходы и изгибы рельефа, сколь бы ни были они изломаны и асимметричны, были выдержаны в едином масштабе и не нарушали его. Понять скрытный смысл увиденного Мартель не мог. Так дикарь, увидевший печатный текст, может лишь догадываться, что это нечто большее, чем просто орнамент, но бессилен понять значение и смысл написанного.
«Разум Цеверы» молчал. Тщетно блуждал Мартель среди каменистых изломов, тщетно кружил в безрадостном, тусклом небе. Ничто не говорило о том, что он не один в этом пустынном мире. Мартелю не оставалось ничего, кроме как возвратиться на корабль.
Описав большую плавную дугу, он опустился возле шара. Роботы один за другим проползли, прошли, проскакали мимо него, втягиваясь в разверстое чрево корабля. Они завершили свое дело. Маяк утвердился над каменистой пустыней. Красной каплей, яркой точкой нарушил он монотонность пейзажа.
Мартель вошел в каюту и почувствовал усталость, желание лечь, закрыть глаза и ни о чем не думать. Он попытался стряхнуть странное оцепенение, которое волнами поднималось откуда-то из самых глубин его сознания, разорвать паутину каких-то смутных чужих мыслей, незнакомых голосов и лиц, всплывавших в памяти.
Вдруг знакомое чувство тревоги охватило его. Показалось, что кто-то находится на корабле. Мартель чувствовал это. Через мгновенье белым пламенем вспыхнули строки.
Но Мартель не видел их. Сквозь плотно сомкнутые веки он чувствовал только яркий свет, который то вспыхивал, то исчезал, чтобы через секунду появиться снова. Так продолжалось с минуту.
Убедившись, что строки пропали окончательно, Мартель решился открыть глаза.
Он бросился к пульту. Датчики, расположенные внутри корабля, как и в первый раз, не отметили ничего. Волнистые линии индикаторов мерно подрагивали у самой нижней черты. И только установленные снаружи…
Он едва успел закрыть глаза. Строки вспыхнули внезапно, и на этот раз не было чувства, которое предупредило бы его об этом. Хотя он отреагировал почти мгновенно, взгляд успел выхватить и запомнить три слова: «При обратной последовательности…»
Сжимая ладонями веки, он чувствовал сквозь них белый свет и ждал, когда это кончится. Но этому, казалось, не будет конца. Когда же строки, наконец, исчезли, Мартель не решился уже открыть глаза.
Повязка на глазах оградила от гибельных строк, которые пытался навязать ему «разум Цеверы». Со стороны он походил на человека, собравшегося играть в жмурки. Не было только видно его партнера. Но партнер был. И Мартелю казалось, он знает теперь, где искать его.
