Незримый фронт - страница 20
Нина Антропова окончила техникум и работала на машиностроительном заводе. Никого из своих друзей по дошкольной группе она ни разу не видела и даже не помнила их имен. Зато Антропова-старшая назвала фамилию одного из мальчиков.
— Вот этот вихрастый — Леша Петряков. Я отца его, Никиту Ивановича, недавно видела. Он в каком-то институте преподает. А Леша кончает педагогический. Кстати, и снимок этот сам Никита Иванович делал, — он страшно увлекался фотографией. Я думаю, вы у него узнаете фамилии других детей.
В этот день Сурин познакомился и с Лешей Петряковым, и со студенткой консерватории Лялей Андреевой, и с механиком кожевенного завода Сергеем Балашовым. Он увидел, как далеко разными дорогами ушли в большую жизнь ребята со старой фотографии. Оставалось выяснить судьбу еще одного мальчика с тонким лицом и задумчивыми глазами. Его фамилию вспомнил отец Балашова.
— Он в те годы у нас бывал. И мать его заходила. Звали его Владик Кастальский. Живут они сейчас где-то на улице Гоголя.
К вечеру горячность, с которой Сурин начал поиск бывших воспитанников Бондаревой, несколько поостыла. Сказалась сильная физическая усталость. Весь день он провел на ногах. Бутерброды, перехваченные всухомятку между двумя автобусами, не утолили голода. Но главное, он уже чувствовал, что и эта версия заходит в тупик. Прошедшие перед ним юноши и девушки исключали самую мысль об их причастии к убийству. И только привычка, приобретенная в уголовном розыске, — привычка доводить каждое, на вид даже пустяковое, дело до конца, не откладывая на завтра, — заставила Сурина поздним вечером подняться на пятый этаж большого серого дома.
— Да, я мать Владислава Кастальского. Что вам будет угодно?
Сурин представился.
Большая комната была уставлена низкой карликовой мебелью. У коротконогих столиков теснились креслица, пуфики, мягкие скамеечки. Женщина закурила длинную папиросу и опустилась на изогнутый диванчик.
— Я вас слушаю.
В полумраке коридора эта высокая, полная женщина показалась Сурину молодой и красивой. Но сейчас, чем дольше он смотрел на нее, тем она становилась старей и уродливей. Лицо ее было чем-то раскрашено во все оттенки здорового цвета. Тонкие кукольные брови были нарисованы чуть ли не по середине лба. Стойкий запах духов, пудры, помады окружал женщину невидимым облаком.
— Я хотел бы побеседовать с вашим сыном.
— Это довольно трудно сделать. Владислава нет в Ленинграде.
— А где он?
— Уехал на Кольский полуостров с геологической экспедицией.
— Давно?
— Двадцать шестого апреля.
— Двадцать шестого?
— Да.
— Ваш сын по образованию геолог?
— Нет, это его отец устроил в экспедицию. У мальчика еще не определились интересы.
— Он что, окончил десятилетку?
— Почти… Видите ли, у Владислава слабые легкие, и ему пришлось уйти из девятого класса.
— Чем же он занимался эти годы?
— Что значит «чем»? В Ленинграде, слава богу, есть чем заняться молодому, красивому человеку. У него много знакомых.
— Все это довольно неопределенно.
— Более определенно я вам ничего сказать не могу. Я не считаю себя вправе вторгаться в личную жизнь сына. Каждая мать должна обладать известным тактом.
Сурин задавал вопросы, сам понимая их никчемность. Кастальский уехал из города накануне происшествия. Старая фотография не представляла больше никакого интереса для расследования убийства на Мойке. И в то же время внутреннее побуждение разведчика заставляло его все внимательнее вслушиваться в ответы этой размалеванной барыньки.
— Простите, а вы работаете?
— Вы хотите спросить, приходится ли мне зарабатывать на жизнь. Мой бывший муж — отец Владислава — имеет достаточно средств, чтобы я могла целиком посвятить себя воспитанию мальчика.
— Можно посмотреть фотографию вашего сына?
Плавным движением руки она показала на японскую полочку, висевшую над диваном.
— Можете полюбоваться. Справа — мой сын.
На Сурина смотрели лица двух хорошо откормленных парней. Они были разные и в то же время очень похожи, как бывают похожи люди, одетые в униформу. Одинаковые полоски усов. Одинаковые удлиненные и скошенные виски. Одинаковые копны волос, горбами нависшие над затылками. И что особенно их роднило — нагловатый, самовлюбленный взгляд.
