— Это медальон твоей прабабушки Марии. В нем локон твоего прадеда. Она всегда носила его на груди и с ним умерла. А на этом листе бумаги стихи. Они тоже остались от нее. Чернила выцвели, но все равно разобрать можно. Почитай их мне…
Марио осторожно развернул листок и начал медленно читать строчки, написанные мелким женским почерком:
И день и ночь австрийские войска
Следят за всяким словом и движеньем…
Ужели может мертвая рука
Владеть мечом, грозить вооруженьем?
Нет! То не гробовая тишина,
Надежды волны к нам на берег льются;
В нас сердце есть, рука у нас сильна,—
Нам нужен лишь сигнал, чтобы проснуться!
Тиран пятой нас должен был давить,
И тяготели бедствия над нами,
Чтоб закалить наш дух, чтоб окрестить
Свободу нашу кровью и слезами.
Италия мертва! Но память прежних дней
Сынам ее велит душой крепиться;
Греми же, лира, прозвучи сильней:
«Или погибнуть, иль освободиться!»
[3]По щеке деда побежала слеза. Он смахнул ее и тихо сказал:
— Мальчик мой, мне скоро придется давать отчет о своей жизни в другом месте. Но прожил я ее честно, и мне не в чем себя упрекнуть. Твой отец… спутался с этими проходимцами не потому, что фашист по своим убеждениям, а просто безвольный и слабый человек, считающий, что лучше приспосабливаться к тем, кто стоит у власти, чем бороться с ними. Я его не одобряю и тебе скажу: помни, что ты правнук гарибальдийца. Тебе, Мариуччо, с этими, в черных рубашках, не по пути. Поэтому попробуй найти в жизни другой путь. Поищи, дорогой мой, поищи…
— Дедушка, а как же насчет твоего имени, ты же ничего не сказал!
— A-а… Видишь ли, твоя прабабушка и моя мать говорила, что если родится мальчик, она даст ему имя своего отца — Иван. У русских это имя так и звучит очень странно— Иван, как будто бы его обрубили топором. После смерти матери не захотели нарушить ее волю, и меня нарекли Ивано, мы же не можем останавливаться на этой неблагозвучной букве «н». Понял теперь? Ступай, ступай. Медальон и стихи отцу не показывай, не надо. Да и другим тоже…
Вскоре дед умер. На деньги, оставшиеся после него, отец Марио оборудовал рядом с гаражом мастерскую по ремонту автомобилей. Но дела шли неважно. Не помогало и то, что отец был членом фашистской партии. Он был мелкой сошкой. Единственно, что удалось ему, — это устроить Марио через одного из своих влиятельных клиентов на службу к князьям Рондинелли в качестве помощника мажордома с перспективой занять это место через несколько лет.
Однажды в дом князей пришли из полиции. Они сообщили Марио, что его отец найден убитым неподалеку от своего гаража. По мнению полицейских, речь шла о вендетте[4] мафии. Марио не стал давать никаких показаний, хотя и знал людей, которые если и не были прямыми убийцами отца, то, во всяком случае, имели самое непосредственное отношение к его смерти. Он прекрасно помнил двух усатых, мрачного вида сицилийцев, которые ни с того ни с сего стали частенько наведываться к отцу. Они запирались в мастерской, и раза два Марио слышал, как отец высоким голосом кричал, чтобы его оставили в покое и что у него нет денег…
Денег действительно не было. После смерти отца судебные исполнители реквизировали и гараж, и мастерскую в уплату оставшихся от покойного долгов. Марио было жалко отца, хотя он и не разделял его идей. Ему ближе был дед — гарибальдиец… С мафией связываться не стоило, продолжать жить в Палермо было опасно. «Онората сочиета» старалась не оставлять свидетелей своих кровавых дел. Поэтому он, ни минуты не колеблясь, принял предложение барона Помпили и переехал к нему в Рим.
Всех этих деталей в биографии своего камердинера не знал барон Маурицио Помпили, заместитель начальника ОВРА. Не знал он и другого, того, что Марио крепко подружился со столяром-краснодеревщиком Луиджи Бокка…
Глава III
КРАСНОДЕРЕВЩИК И МАЖОРДОМ
Предки Луиджи Бокка не сражались в гарибальдийских отрядах. Они возделывали виноград в предместьях Рима. Отец Луиджи, младший в большой семье, ушел на заработки в город и стал со временем квалифицированным строителем. Это был крутой человек, воспитывавший своего сына по-спартански с весьма нередким применением толстого кожаного ремня. Луиджи подрос, и его отдали на выучку к старому мастеру-краснодеревщику. Когда старик умер, его ученик, ставший к тому времени хорошим специалистом, с полным правом унаследовал всю клиентуру своего учителя. Отец продолжал заниматься воспитанием Луиджи. Правда, уже не при помощи ремня, а беря сына с собой на собрания коммунистов. В шестнадцать лет Луиджи стал коммунистом. К власти в Италии пришел в то время Муссолини. Компартию объявили вне закона. Луиджи вместе со всеми ушел в подполье.
