Плывём мы, парим, вышагиваем…
Широкий, как Днепр, Крещатик (по радио на праздниках всегда так говорят). По берегам — на тротуарах — люди, посередине, на мостовой, — машины. И так же как на тротуарах не увидишь ни одной машины, так и на мостовой — ни одного человека. Каждому — своё. И чтобы одно другому не мешало, переходы под землю спрятали. Такой на Крещатике порядок — любо-дорого. «Легче у нас под телегу попасть, чем тут под машину», — подумал я. Да только успел я это подумать, как вдруг с тротуара прямо под машины как с привязи сорвался какой-то человек. Лысый, в тёмных очках, с фотоаппаратом через плечо и как будто без брюк — в одних трусах. Только по пуговицам мы и догадались, что это такие штаны, но короткие, как трусы. Из этих штанов торчали некрасивые толстые ноги, покрытые густыми волосами. По всему было видно, что это не из наших, а какой-нибудь интурист.
Мы с Явой замерли: неужели перебежит?!
Но тут враз — цуррр! — будто из земли вырос молоденький, стройный милиционер с залихватски закрученными усиками. И голоногий интурист, не добежав даже и до середины, так и присел, смешно растопырив руки. Потом повернулся и рысцой потрусил назад. Милиционер только улыбнулся и погрозил пальцем, как учитель недисциплинированному ученику (хотя интурист был вдвое старше милиционера).
— Во! Видел? — гордо сказал Ява. — Думает, наверно, раз приехал из какого-нибудь там Лондона или Рио-де-Жанейро, так можно тут шляться где хочешь! Дудки! Лезь, голубчик, под землю, как все люди. Невелика шишка!.. — Ява восторженно глянул на молодцеватого, симпатичного милиционера и сказал: — Знаешь, Павлуша, всё-таки нет ничего лучше, как быть милиционером. Во-первых, благородно! Борешься со всякими ворами, бандитами и хулиганами. Во-вторых, все тебя уважают, а если нужно, и боятся. Я, наверно, всё-таки стану милиционером. А ты?
— А я — лётчиком. Ты же знаешь.
— Как хочешь, — сказал Ява и вздохнул.
Ява менял профессии, как цыган коней. Сегодня он капитан дальнего плавания. Завтра — геолог. Послезавтра — директор кондитерской фабрики. («По три кило „Тузика“ в день есть можно!») Потом футболист киевского «Динамо». Потом художник. Потом зверолов, который ловит для дрессировки тигров, барсов и ягуаров. А теперь, смотрите, — милиционер!
А я так нет. Вот как решил ещё в первом классе, что буду лётчиком, так и держусь твёрдо.
Даже дед Саливон сказал недавно: «Ты смотри, какой упрямый!.. Знать, всё-таки будет лётчиком этот слюнявка, чтоб его муха брыкнула!» Только иногда я не выдерживаю и присоединяюсь к Яве за компанию. Да и то только так, чтобы оставаться лётчиком. Я уже был и морским лётчиком, и лётчиком-футболистом, и лётчиком-художником, и лётчиком-звероловом, и лётчиком-геологом, и даже лётчиком на кондитерской фабрике, который перевозит самолётом конфеты «Тузик».
Но на этот раз я воздержался, так как не представлял себе лётчика-милиционера. Кого же он будет задерживать в воздухе? Разве что аистов?
Нет, пусть уж на этот раз я останусь просто лётчиком.
Плывём мы, парим, вышагиваем по Крещатику…
Справа роскошно облицованные дома, похожие на гигантские изразцовые печи, один к одному громоздятся, в гору на Печерск взбираясь.
Слева универмаг стеклом на солнце блестит. Дальше огромный десятиэтажный горсовет. «Сколько же в нём людей советуется, в такой громадине!» Где-то за горсоветом башня телевизионная небо до самого космоса проткнула. Вот это высота! Ничего не видал выше. Вот где от матери после двойки прятаться! Не то что на нашей груше. Не только не стащишь, не докричишься никогда!
После горсовета, за улицей Свердлова, Крещатик сворачивает вправо и на площади Калинина раздвигает дома от себя подальше, словно собирается крикнуть: «Пустите меня, я хочу нырнуть в Днепр!» Но на площади Ленинского Комсомола утыкается в филармонию. И из-за этой филармонии в Днепр так и не прыгает…
После улицы Свердлова мы по Крещатику дальше не пошли — справа увидали станцию метро. А хотел бы я посмотреть на того, кто приехал из Васюковки в Киев и равнодушно прошёл бы мимо метро!
Не сговариваясь, как по команде, мы повернули к станции.
