Был вечер, и Лаури расположилась на ковре перед камином, потягиваясь, как маленький котенок. Тетя Пэт сидела в своем любимом кресле-качалке с удобной спинкой.
— Лонца… — замечталась Лаури. — Его имя переводится как «пантера». Должно быть, это удивительно — видеть, как он танцует.
— У тебя есть шанс работать с ним в одной труппе, — вскинулась тетя. — Ты познакомишься с ним, может быть, даже станешь его партнершей.
Лаури разобрал смех:
— Дорогая, я окажусь там в лучшем случае в кордебалете. Лонца же — это гений. Знающие люди называют его богом танца, причисляя к великим. Шесть лет назад Максим ди Корте увидел, как Лонца танцует фламенко среди толпы мадридских цыган, отправил парня в балетную школу и только затем предложил ему контракт.
— Но ведь то же самое он теперь предлагает тебе! — Тетя Пэт непонимающе уставилась на Лаури. — Это предел мечтаний любого танцора, а ты вспоминаешь о ночных кошмарах, да еще перед лицом импресарио.
Ему не понравилось это, да? — Лаури обхватила колени, всматриваясь в огонь. — Его глаза горят, как это пламя. Нет, тетя Пэт, мне до уровня его танцоров высоко, как до звезд! Как посредственность вроде меня может войти в эту труппу? Кем я стану среди них — девочкой на побегушках?
— Ты говоришь сейчас странные вещи, моя дорогая. — Тетя Пэт удивленно рассматривала лицо своей ненаглядной племянницы, почти неузнаваемое в отсветах пламени: чувствительное, нервное, с искаженными, словно от боли, губами. — В свои лучшие годы я бы полжизни отдала за четверть твоего таланта! Можешь сколько угодно презрительно фыркать, но неужели ты думаешь, что такой человек, как синьор ди Корте, приехал бы сюда для разговора с тобой, если бы не увидел в тебе чего-то необыкновенного? Мыс тобой еще утрем нос мадам Дарнелл! Очевидно, ему и даром не нужна ее блистательная Рэй.
Лаури грустно улыбнулась:
— Все в школе знают, зачем он приезжал к нам. Люди считают, что он чего-то недоговаривает, если выбирает меня вместо Джулии. Знала бы ты, как она хороша!
— Зато у тебя, моя маленькая дикая кошечка, есть талант, — убежденно заявила тетя Пэт. — Синьор ди Корте назвал это поэтичностью и воображением. Ведь способность передать это в движении и есть истинная сущность балета! А бездарный танцор просто повторяет набор заученных движений. О, не возражай, Лаури, ты же знаешь, что он прав! Способности к танцу у тебя в крови — это навязчивая боязнь сцены заставляет тебя отступать.
— Да, — с дрожью в голосе вынуждена была согласиться Лаури. — Я — ученица балетной школы. Но мне никогда не подняться до профессионального уровня. Прости меня, тетя Пэт. Я знаю, как ты веришь в меня, но когда я выхожу на сцену, то начинаю совершать нелепые, грубые ошибки. Я… я теряю уверенность.
— Очень мило. — Тетя Пэт прижала к своим коленям темноволосую голову племянницы. — Думаешь, твоим родителям понравились бы такие разговоры? Они были настоящими профессионалами. Искусство всегда стояло для них на первом месте.
— Это убило их, — с горечью добавила Лаури. — Я слышала вой пожарных машин — наши окна выходили как раз на театр, — и эти сирены, тысячи сирен, никогда не утихнут в моей голове.
— Они замолчат, как только восхищенная аудитория впервые взорвется перед тобой аплодисментами. Тебе ведь хочется этого, Лаури? Слава, признание — вторая из самых ярких, но почти недоступных звезд человеческой жизни.
— А какая же первая? — с улыбкой спросила Лаури.
— Счастье в любви, моя дорогая.
— Оно так неуловимо? — Лаури подняла на тетю золотистые глаза. — Ты же поймала эту звезду, правда?
— Я поймала защиту, — тихо возразила та. — Мне было под тридцать, когда я вышла за Стенли, и к тому времени я знала, что мне никогда не подняться на вершину успеха. Он был похож на меня. С ним было легко и уютно.
«Легко и уютно», — вздохнула Лаури. Надежное тепло, но никак не пламя, вздымающееся к небесам, охватывающее все твое тело. — Девушка вздрогнула, снова представив себе жадные языки пламени, в который раз поглотившие ее мысли.
— Дорогая тетушка, — зашла она с другого конца, — в любом случае, как я оставлю тебя? Разве я могу уехать отсюда?
