И теперь пришло время вновь призвать на помощь актерское мастерство и убедить Данте Дишона, что она не хочет выходить за него замуж.
– Данте, я не могу за тебя выйти, – объявила она, глядя в резко прищурившиеся голубые глаза.
Он удивился или не поверил? Наверное, и то и другое. Он только что сделал самое романтичное признание в мире, только от этого привычная заносчивая надменность никуда не делась.
Данте молча кивнул, но Ива не могла не заметить, как переменилось его лицо, и старательно напомнила себе, что поступает так лишь ради него самого. Пусть сейчас ему и больно, но он как-нибудь переживет раненое самолюбие, и в конечном счете так ему будет лучше. Намного лучше.
Она отлично понимала, что он ждет объяснений и что она должна хоть что-то сказать, но не прозвучат ли все объяснения пустыми отговорками? Нельзя же заявить, что их образ жизни несовместим или что она никогда не хотела жить в Париже или даже Нью-Йорке, потому что он наверняка сумеет найти решение, устраивающее их обоих.
Есть лишь один способ убедиться, что Данте Дишон раз и навсегда исчезнет из ее жизни, но эти слова сложнее всего произнести. Произнести так, чтобы он поверил, что это действительно правда.
Собравшись с мыслями, она заговорила нарочито тихо, потому что, как ни странно, именно шепот больше всего привлекает внимание, видимо, потому, что для того, чтобы его расслышать, приходится прилагать определенные усилия:
– Данте, я не могу выйти за тебя, потому что не люблю тебя.
Глядя в ледяные глаза, Ива едва не замерзла насмерть.
– Не любишь? – переспросил он медленно.
Кивнув, она из последних сил пыталась себя контролировать.
– Нет, не люблю. – Чувствуя, что начинает мямлить, она говорила все быстрее, словно надеялась, что скорость может придать ее словам убедительности. – Мы же всего лишь играли ради твоего деда. Ты же знаешь. А секс придал происходящему ощущение реальности. Потрясающий великолепный секс, правда, мне его не с чем сравнить. Но, судя по твоей реакции, у нас было действительно нечто особенное, вот мы оба и забылись и размечтались.
Данте коротко рассмеялся:
– Ты хотела сказать, что это я забылся и размечтался?
Не останавливаться, только не останавливаться! Говорить что угодно, лишь бы он поверил, что она бессердечная сука, и на этом все и закончилось.
– Да, – Ива заставила себя небрежно пожать плечами, – наверное.
– Значит, ты хочешь сказать, что для тебя все это сводилось лишь к сексу, верно? – протянул он задумчиво. – Ты сразу решила, что я именно тот мужчина, который должен лишить тебя девственности, и ради этого пошла бы на что угодно?
Нужно всего лишь согласиться, но было в его взгляде нечто такое, от чего у нее разом пересохло во рту. В голубых глазах не осталось и намека на мягкость.
Ива облизнула губы.
– Верно.
Гадая, как мог настолько ошибиться, Данте пристально вглядывался в Иву. Неужели все дело в том, что она была так близко, что он невольно поверил в ту сказку, что они вместе сотворили? Или воссоединение с братом заставило его расчувствоваться и отчаянно хвататься за то, о чем он раньше даже и не помышлял? Наверное, болезнь деда подстегнула в нем первобытные инстинкты и сказалась на способности здраво рассуждать и оценивать происходящее. Она не хочет ни его, ни его детей. Она его не любит. Ей просто все равно.
Данте невольно улыбнулся, дивясь иронии судьбы. Он же знает сотни женщин, что с боем отвоевывали бы право принять его кольцо, а он выбрал Иву Гамильтон, которой оно и даром не нужно. Ну а то, что до него она еще ни с кем не занималась сексом, не превращает ее в святую, правда же? Он сумел как следует ее завести и окрылить, и теперь она ждет не дождется возможности испытать все радости и удовольствия с другими мужчинами. Он вдруг почувствовал острый приступ какого-то нового и неизведанного чувства, но, отлично понимая, что оно его лишь ослабит, попытался не обращать на него внимания. Чувства, что он сразу опознал как ревность.
И стоило ему это осознать, как он ясно понял: чтобы отпустить, должен обладать ею еще один, последний раз. Чтобы запомнить, как она хороша. Чтобы последний раз насладиться нежностью невероятно светлой кожи и сыграть на каждой струнке податливого отзывчивого тела. Чтобы избавиться от проклятого желания, с которым он безуспешно боролся, с позором проиграв эту битву. Впервые в жизни он не смог с собой совладать, притом что его самоконтроль уже давно стал легендой, и он не раз уходил от умолявших заняться с ним любовью женщин. Но Ива его не молила, уже не молила. Данте вновь горько усмехнулся. Но это лишь временно. Вскоре она вновь станет его умолять.
