Позже Дороти прильнула щекой к широкому плечу Гатри и глубоко вздохнула. Он обнял ее во сне, расслабленный и теплый, и она лежала, прислушиваясь к его ровному дыханию и чувствуя, как мерно вздымается его грудь под ее рукой. Ласково поглаживая пальцами его живот и бедра, она вспоминала наслаждение, которое он ей подарил.
Никогда еще Дороти не чувствовала себя так умиротворенно. Она не думала ни о прошлом, ни о том, что может сулить будущее, она не думала вообще ни о чем. В этот момент ей было достаточно просто лежать рядом с Гатри, погружаясь в сон под тихое ритмичное биение его сердца.
Ее разбудили теплые поцелуи и нежные прикосновения его рук.
— Просыпайся, утро уже пришло, — ласково прошептал Гатри в ее ухо.
Дороти открыла глаза и слегка потянулась в его объятиях.
— Не может быть, чтобы уже было пора вставать, — ответила она сонно, улыбнувшись его поцелуям.
— Ну, еще не совсем пора, — признался Гатри, приподнимаясь на локте. — Я просто хотел убедиться, что то, что было вчера, — не сон.
— А если и сон, то он мне очень понравился, — сказала Дороти и, наклонив его голову, подарила ему пни, сладостный поцелуй.
— Не могу поверить, что ты можешь быть так мила в такую рань, — поддразнил ее Гатри. — Должно быть, ты потихоньку привыкаешь к сельской жизни.
— Ты же раньше никогда не пробовал будить меня таким способом, — сказала она, переведя дыхание. Подчиняясь прикосновениям его рук, она прильнула к нему, и темное холодное утро было забыто, когда они снова погрузились в наслаждение, познанное ночью.
Когда прозвенел будильник, Гатри осторожно освободился из объятий Дороти и быстро оделся.
— Поднимайся, повар, пора вставать, — сказал он, передавая ей пижаму.
— А нельзя ли нам взять выходной и остаться в постели? — сонно произнесла Дороти.
— Где твое чувство ответственности? — притворно удивился Гатри, помогая ей натянуть рубашку, словно маленькому ребенку. — Подумай о голодных людях, которые ждут завтрака, — добавил он, застегивая пуговицы. — И подумай обо мне. — Он поцеловал ее напоследок. — И о том, что ждет нас сегодня вечером.
Дороти так и сделала: она думала о нем, моя посуду, подметая пол, готовя еду, и была вознаграждена, когда работники покинули дом после ужина и они с Гатри остались наконец, вдвоем.
Так происходило теперь каждую ночь. Дороти была словно заколдована счастьем, словно заново родилась. Она находила радость в каждой мелочи: в цвете моркови, которую она чистила к обеду, в хрусте сухих эвкалиптовых листьев под ногами во время прогулки к протоке, в прохладе и чистоте простыней, которыми она застилала кровать. Казалось, окно, в которое она глядела на мир, тщательно помыли, и все вещи лежали представляться ей в новом, улучшенном свете.
В образе жизни ее ничего не изменилось, она, как и раньше, готовила еду и поддерживала в доме чистоту; только теперь она была весела, жизнерадостна; даже работники обратили внимание на качество пищи, коренным образом улучшившееся. Правда, Дороти по-прежнему любила отдаваться мечтам, и мясо нет-нет, да и подгорало. Она, как и раньше, с трудом вставала по утрам, но никто больше не жаловался на ее плохое настроение. За столом она вся светилась от счастья и с интересом часами просиживала, слушая, как мужчины обсуждают, какую работу нужно выполнить. Она не забыла слова, что сказал ей Гатри тем вечером. Работники поначалу с подозрением восприняли этот ее неожиданный интерес, но вскоре, убедившись, что она искренне желает войти в курс дела, стали терпеливо отвечать на ее вопросы, и постепенно стена между ними исчезла. Теперь они уже подшучивали друг над другом, словно члены одной большой семьи.
Гатри на протяжении почти всего дня бывал в отъезде, и Дороти дорожила временем, которое они проводили наедине. Частенько по вечерам, когда он возвращался уставший и пыльный, они сидели на веранде в лучах заходящего солнца, пили пиво и разговаривали. Прильнув к нему, Дороти говорила себе, что вряд ли возможно быть счастливее, чем она. А когда захлопывалась дверь за последним работником, он поворачивался к ней с улыбкой и брал в свои объятия.
