Он вошел в гостиную. И оказался перед женой, сидящей на диване: вечное, неизменное зрелище. Эта вечерняя сцена была музеем с одной-единственной картиной.
— У тебя все в порядке? — выдохнул он.
— Да, все нормально. А у тебя?
— Ты не волновалась?
— По поводу?
— Ну, сегодня ночью…
— Нет… А что было сегодня ночью?
Лоранс даже не повернула головы. Шарль говорил куда-то ей в шею. И он понял: она даже не заметила, что он вчера не ночевал дома. Что между ним и пустотой не было никакой разницы. Это было головокружительно. Ему захотелось ее ударить: сравнять счет ударов этого дня. Вернуть ей хотя бы одну из полученных оплеух. Но его занесенная рука на миг повисла в воздухе. Он начал разглядывать жену. Рука по-прежнему висела в воздухе отдельно от него. Внезапно он понял, что больше не может жить без любви, что задыхается в своем иссушенном мире. Никто и никогда не сжимал его в объятиях, никто и никогда не проявлял ни малейшей привязанности к нему. Почему все так вышло? Он забыл о том, что существует нежность. Он был изгоем в мире деликатности.
Его рука медленно опустилась, и он провел ею по волосам жены. Он был взволнован, по-настоящему взволнован, сам толком не понимая, откуда вдруг взялось такое волнение. Он сказал себе, что у жены красивые волосы. Наверное, все дело в этом. Его рука спустилась чуть ниже, коснулась ее шеи. Некоторые сторожевые посты на ее коже еще хранили память о былых поцелуях. Память о его любовном пыле. Ему хотелось превратить затылок жены в точку отсчета и заново покорить все ее тело. Он обошел диван и оказался перед ней. Встал на колени и попытался ее обнять.
— Что ты делаешь? — вяло спросила она.
— Я тебя хочу.
— Прямо сейчас?
— Да, сейчас.
— Ты застал меня врасплох.
— Ну так что ж? Чтобы тебя поцеловать, надо договариваться заранее?
— Нет… глупый.
— А знаешь, что еще хорошо бы сделать?
— Нет, а что?
— Съездить в Венецию. Да, я это устрою в ближайшее время… Съездим на уикенд… вдвоем… нам там будет лучше…
— Ты же знаешь, у меня морская болезнь.
— Ну и что? Не важно… В Венецию летают самолетом.
— Я про гондолы. Жалко, что мы не сможем прокатиться в гондоле. Тебе не кажется?
Натали вошла в комнату, где обычно спала. Она шла при свечах, но прекрасно могла бы двигаться в полной темноте — она знала здесь все закоулки. Маркус шел за ней, положив руки ей на бедра. Это была самая светоносная темнота в его жизни. Он боялся, как бы слишком острое счастье не лишило его всех мужских способностей. Избыток возбуждения нередко парализует. Нет, не надо думать об этом, просто отдаться на волю каждой секунды. Каждый вздох был как целый мир. Натали поставила свечи у изголовья. Они стояли лицом друг к другу в волнующем колыхании теней.
Она положила голову ему на плечо, он погладил ее по волосам. Они могли стоять так вечно. В своем романе они могли спать и на ходу, и стоя, и сидя. Но было так холодно. Холод был, помимо прочего, нежилой: сюда давно никто не заходил. Это место нужно было завоевать заново, добавить в него новые воспоминания. Они улеглись под одеяла. Маркус по-прежнему без устали ласкал волосы Натали. Он так их любил, он хотел узнать их все, один за одним, узнать их историю и их мысли. Он хотел отправиться в путешествие по ее волосам. Натали было хорошо с этим мужчиной, с его деликатностью, с его нежеланием торопить события. Однако он не терял времени даром. Он уже раздевал ее, и ее сердце билось с неведомой прежде силой.
Теперь она лежала нагая, прижавшись к нему. Его волнение было настолько сильным, что движения замедлились. Его медлительность уже почти смахивала на отступление. Он страшно боялся быть неосторожным, становился бестолковым. Ей понравились эти минуты, его неловкость, его колебания. Она понимала, что больше всего хотела именно этого: вновь обрести мир мужчин с мужчиной, который бы не был знатоком женщин. Чтобы они вместе, заново, писали для себя инструкцию по обращению с нежностью. Мысль, что она будет с ним, заключала в себе какой-то глубокий покой. Возможно, это была гордыня или поверхностность, но ей казалось, что этот человек всегда будет счастлив с ней. У нее было чувство, что их пара будет невероятно прочной. Что с ними никогда ничего не случится. Что их физическое уравнение — это противоядие от смерти. Все это приходило ей в голову урывками, без большой уверенности. Она просто знала, что теперь — пора и что в таких ситуациях решение всегда принимает тело. Теперь он лежал на ней. Она ухватилась за него.
