Вечера могут быть невероятными, ночи — незабываемыми, и все равно после них настает самое обычное утро. Натали ждала лифта, чтобы подняться к себе в кабинет. Она терпеть не могла стоять с кем-нибудь бок о бок в этом чуланчике, когда надо улыбаться и обмениваться любезностями, поэтому всегда старалась дождаться пустого транспорта. Она любила этот подъем к новому дню, эти несколько секунд в клетке, превращающей нас в муравьев в подземном ходе муравейника. Выйдя из лифта, она нос к носу столкнулась с шефом. Не фигурально: они действительно налетели друг на друга.
— Удивительно… я как раз сейчас подумал, что мы редко видимся… и хоп! встречаю тебя. Если б я знал, что обладаю такими способностями, я бы чего-нибудь еще пожелал…
— Очень умно.
— Если серьезно, мне надо с тобой поговорить. Можешь зайти ко мне сейчас?
В последнее время Натали почти забыла о существовании Шарля. Он был как старый номер телефона, как вещь, не имеющая отношения к сегодняшнему дню. Как пневматическая почта. Ей было странно, что она должна снова войти к нему в кабинет. Сколько уже времени она туда не заходила? Она не помнила точно. Прошлое начинало деформироваться, растворяться в колебаниях, покрываться пятнами забвения. И это было счастливым доказательством того, что настоящее вступало в свои права. Утром она не пошла, потом все-таки решилась.
Натали вошла в кабинет Шарля. Она сразу заметила, что ставни открыты не так широко, как обычно: в этом было что-то вроде попытки погрузить это утро в темноту.
— И правда, я действительно давно тут не была, — произнесла она на ходу.
— Да, давно…
— Ты, наверно, с тех пор прочитал целую кучу слов из «Ларусса»…
— А, это… нет. Я прекратил. Надоели мне определения. Вот честно, ты можешь мне сказать, зачем нужно знать значения слов?
— Ты за этим хотел меня видеть?
— Нет… нет… мы же все время пересекаемся… и я просто хотел знать, как у тебя дела… как все идет на данный момент…
Последние слова он произнес, почти заикаясь. Перед этой женщиной его поезд сходил с рельсов. Он не понимал, почему она на него так действует. Конечно, она была красива, конечно, ее манера держаться казалась ему несравненной, но все-таки: неужели этого достаточно? Он был мужчиной, облеченным властью, и рыжие секретарши иногда хихикали у него за спиной. Он мог иметь сколько угодно женщин, мог устраивать приемы в пятизвездочных отелях. Тогда что? Сказать было нечего. Он слепо подчинялся тирании первого впечатления. Ничего другого тут быть не могло. Только тот миг, когда он увидел ее лицо на резюме и сказал себе: я хочу провести собеседование сам. И появилась она, юная новобрачная, бледная и неуверенная, а через несколько секунд он предложил ей криспроллы. Может, он влюбился в фотографию? Что может быть изнурительнее, чем когда все чувства подчинены диктату застывшей красоты? Он не сводил с нее глаз. Она не стала садиться. Расхаживала по кабинету, трогала вещи, чему-то улыбалась: воплощение неистовой женственности. В конце концов она обогнула стол и встала у него за спиной:
— Что… что ты делаешь?
— Смотрю на тебя сзади.
— Но зачем?
— Смотрю сзади на твою голову. Потому что чувствую, что у тебя есть задняя мысль.
Только этого еще не хватало: у нее есть чувство юмора. Шарль совсем перестал владеть ситуацией. Она стояла позади него, полная веселого любопытства. Первый раз прошлое казалось ей действительно прошлым. Он был на переднем крае, когда у нее настали черные дни. Он ночи напролет думал, как бы она не покончила с собой, а теперь вот она стояла позади него, живая как никогда, даже чересчур.
— Ладно, сядь, пожалуйста, — спокойно сказал он.
— Хорошо.
— Ты выглядишь счастливой. Тебе это идет.
Натали промолчала. Она очень надеялась, что он пригласил ее не ради того, чтобы снова объясняться в любви. Он продолжал:
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Нет, ведь это ты хотел меня видеть.
— В твоей группе все хорошо?
— Да, по-моему. Вообще-то ты это знаешь не хуже меня. У тебя есть все цифры.
— А с… Маркусом?
