Он услышал, как встала Джулия. Дик попытался представить — во всяком случае, до сих пор не терял надежды, — как она появляется в дверях веранды заспанная, прямо из постели, в старой пижаме его матери.
— Доброе утро.
Дик улыбнулся, окинув взглядом ее аккуратную одежду, купленную вчера в ближайшем городке. Короткие модные брючки в обтяжку и хлопчатобумажный пуловер с глубоким вырезом. На лице, как всегда, слой штукатурки, хотя, если его не обманывало зрение, сегодня этот слой был немного тоньше. Дик вернулся к своему кофе. Ему было неприятно смотреть на красивое женское лицо, изуродованное макияжем.
— Похоже, кто-то постарался вернуть нам украденную панораму. — Джулия махнула рукой в сторону моря. — Два дня назад я впервые поняла значение слов «густой туман».
— Этот район известен густыми устойчивыми туманами. — Дик встал с шезлонга. — Я принесу тебе кофе.
— Спасибо, — с искренней улыбкой поблагодарила она.
На кухне Дик налил для Джулии кофе и отрезал кусок бисквита, который они купили в ближайшем супермаркете. С той ночи, когда он застал Джулию в слезах, отношения между ними стабилизировались, хотя их нельзя было назвать легкими. В ту ночь он держал Джулию в своих объятиях больше часа, борясь с сексуальным желанием и с не менее сильным желанием помочь ей. Помочь стать самой собой и предложить ей…
Дик покачал головой. На этом он спотыкался каждый раз. Предложить что? Что-то конкретное, серьезное? Убедить, что нельзя прятать свою неповторимую индивидуальность, с которой все ее искусственно созданные образы не идут ни в какое сравнение? Но Дик тут же одергивал себя, признавая, что он не психолог и не может судить об этом со знанием дела. Хотел влезть человеку в душу, когда они оба не знали, что из этого получится.
Но что же в таком случае делать?
Он не был связан с Джулией никакими обязательствами, не обещал «любить, уважать и беречь». В каком-то смысле он вел себя эгоистично, пытаясь заставить ее отказаться от того, что устраивало ее и в чем она чувствовала себя вполне комфортно. При этом он не знал, что предложить взамен, разве только попробовать, получится ли что из их отношений. Но кто мог знать о результатах заранее?
Растянув губы в дружеской улыбке, Дик вышел на веранду с подносом, на котором стоял завтрак Джулии.
Но, черт возьми, он хотел видеть ее раскованной, хотел, чтобы она предстала перед ним обнаженной духовно, эмоционально и, конечно, физически. Хотел убедиться, что им будет хорошо вместе — так, как он думал.
Под аккомпанемент легкой болтовни Дика Джулия принялась за еду. Позавтракав, она встала и понесла поднос в кухню. Дик поплелся за ней как побитый щенок, размышляя о том, вынесет ли он, если Джулия вернется к прежней жизни. И сможет ли он жить, как жил раньше, изо дня в день думая о ней и о тех мужчинах, для которых она постоянно меняла свой облик.
— В доме стало очень приятно, гораздо лучше, чем когда мы приехали сюда, — заметила Джулия, опуская грязную посуду в раковину.
Дик кивнул и обвел глазами помещение. Выскобленный, покрашенный и сияющий чистотой коттедж обрел радостную свежесть, которую всегда поддерживала его покойная мать. Но почему-то вместо того, чтобы дать Дику ощущение знакомого домашнего уюта, это вызывало у него беспокойство. Дик воспринимал обновленный дом своих родителей как что-то неестественное, надуманное и даже неуважительное. Как будто с уходом матери дом должен был уйти вместе с ней. В этом не было никакой логики, но Дик не мог избавиться от ощущения, что обновление коттеджа каким-то образом оскорбляло память о матери.
— Дик… — Джулия ополаскивала чашку, стоя у раковины спиной к нему. Что-то в ее тоне заставило его подойти к ней ближе. — У твоей мамы здесь были какие-то мелочи, наверное. Ну разные безделушки. Я не знаю, может, керамика, твои рисунки или раковины, которые вы находили на берегу: Хоть что-нибудь. — Джулия поставила вымытую чашку в сушку, повернулась и показала рукой на стену. — На этих полках, наверное, что-то стояло при ее жизни. А сейчас дом выглядит как будто… нежилым.
Дик сложил руки на груди.
