По мэтру Манигу, истина такова: Ромелли отнюдь не тот, кто хотел его убить. Если он и нервничал, то лишь потому, что был объектом шантажа в течение многих лет. Потом, совершенно потеряв голову, он хотел любой ценой помешать жене увидеть это фото. Не сумев его забрать, он в отчаянии решился на это странное покушение, совсем в стиле бутлегеров [18] двадцатых годов. Даже если и был шанс забрать снимок, то уж ускользнуть с ним никакой возможности не было. Серия абсурдных действий (нет, чтобы задаться вопросом, зачем мэтру Манигу снимок), на которые может подвинуть лишь слепая любовь, та же самая, впрочем, которая и привела его к устранению Людовика, единственного препятствия на пути к союзу с Клод Жом. Короче, преступление по страсти. Вот она, версия моего патрона, чья профессия — добиваться оправдания… Значит, не Ромелли, значит, где-то ходит некто… и дамоклов меч над мэтром Манигу продолжает висеть? А полиции все ясно, она закрыла дело!
Если принять на минуту гипотезу патрона, то наш любительский поиск таинственного убийцы круто изменил судьбы нескольких людей.
1. Юбер Ромелли поплатился за преступление, совершенное несколько лет назад, за которое писаный закон не мог его преследовать.
2. Мэтр Даргоно покончил с собой.
3. Жорж-Антуан Дюбурдибель бросил верховую езду и, кроме того, обрел мир в семье.
4. А славный Дюран нашел свое счастье.
Ведь я забыла тебе сказать: мэтр Даргоно мертв, Софи остается одна, без поддержки, бедная сиротка! Благородная душа Жюля принимает без колебаний решение не покидать ее в столь бедственном положении. Надо мчаться к ней, утешить, увезти оттуда, жениться на ней, вперед! Дюран уехал с тощим чемоданчиком, а на лице — вполне определенное выражение готовности нести свой ежедневный крест семейной рутины…
Отвечай же мне побыстрее, Онор, твои письма меня так согревают.
P.S. Вчера вечером я снова ушла с работы вместе с мэтром Манигу. Невероятно, как угрызения совести, пусть у каждого свои, могут укреплять дружбу. Он назвал меня Мари-Элен. В первый раз, меня это так позабавило!
ЭПИЛОГ
15 июня, четверг.
Из письма Элеоноры Дюге (Анжер) Мари-Элен Лавалад (Париж).
…А теперь, моя дорогая Милен, послушай Себастьяна: у него для этого «оконченного дела» припасена куда более захватывающая версия. Итак: убийца, каким его знают с самого начала, то благоразумен (он думает о своей безопасности), то в крайней экзальтации.
Нет, не Ромелли, решил Себастьян. В том, что касается цепи событий, которая привела к смерти этого человека, тут он полностью согласен с мэтром Манигу. Но теперь над головой твоего достославного патрона не дамоклов меч висит, а веют легкие эфиры. Попробую тебя убедить.
У Себастьяна уже вырисовывалась гипотеза о преступлении и, представь себе, весьма отличная от официальной. Ему не хватало одного доказательства, и ты его им снабдила: стихотворение Беллы Даргоно «Малышу из Парижа». И, ей-богу, я недалека от того, чтобы думать так же, как он.
Вот его рассуждение: двоим могло быть выгодно убить мэтра Манигу — Дюбурдибелю и Ромелли. Будем же исходить из предположения, что ни тот, ни другой не виновен. Итак, никто, повторяю, никто не хотел убивать мэтра Манигу. Куда как простая посылка, а?
Договорившись по этому пункту, вернемся к началу. Письма убийцы, конечно, веская улика, но все заблуждались, когда думали, что он хотел скрыть мотивы. Ибо и на миг не подумали, что тайна этого дела, может быть, в корне отлична от тайны многих похожих на него дел.
Раньше чем спросить себя, «кто убийца?», надо задать вопрос: «а кто жертва?». Ошиблись относительно личности преступника — и поиски были обречены на неуспех, а настоящий убийца мог рассчитывать на безнаказанность. Какой же образ удалось ему создать о себе: неумелый, нервный; преследователь, склонный к метафизике, он терзается сомнениями после каждого покушения… А если все не так? Если он, напротив, действует хладнокровно и с ясной головой?
Он угрожает мэтру Манигу, стреляет в него, но мимо. Немного погодя он проникает в его кабинет, тщательно изучив прежде принятый у адвоката порядок, и вслух объявляет о своем намерении его прикончить.
