— Как поживает твой хозяин? — на первый взгляд вопрос задан равнодушно. Так спрашивают о погоде, модном костюме, семейных проблемах.
— Который хозяин? — недоумевающе спросил Ессентуки. На самом деле все понял. — У меня хозяев, как у дворовой сучки блох.
— Лавр.
— Вот ты о ком! Дался он тебе...
Очередная демонстрация зловещей маски, злобная гримаса. Похоже, для него кликуха Лаврикова нечто вроде отравленного питья. Или — быстродействующего слабительного.
— Еще как дался! Это как любовь. Только наоборот. Объяснить невозможно. Любовь и ненависть всегда вместе гуляют. Под ручку. Только не целуются... Хватит! Шутки-прибаутки окончены. Ожидаю ответа. Желательно, подробного. Не вздумай брать на понт — замочу!
И убьет же, подумал Ессентуки, делая шаг назад. В кармане у него не только зловещая маска — наверняка лежит снятая с предохранителя волына. Спокойно пристрелит и уйдет. Найдут убийцу или не найдут — для трупа, как выражаются одесситы, без разницы.
— Брехать не приучен, — с несвойственной ему бравадой похвалился Ессентуки. — Уволился я. По собственному. Как и все другие охранники. Сто лет назад ушел.
Дюбин впился в лицо собеседника немигающим взглядом. Тот почувствовал, как ослабли ноги, задрожали руки, закружилась голова, по спине потекли щекочащие струйки... Только не упасть... Только не упасть... Упадешь — не поднимешься... Вурдалак загрызет, выпьет кровь...
Он оперся на стену вентиляционной шахты. То ли помогло прикосновение к холодному кирпичу, то ли сработало внутреннее противодействие, но черная морока отступила.
Дюбин огорченно вздохнул и отвернулся. Дьявольский дар не сработал. Не захотел.
Сейчас свалившийся на него из преисподней прислужник Сатаны
вспомнит о шестерках, пасущих Лавра, ужаснулся Ессентуки. Черт дернул за язык проговориться о них!
Ничего страшного, попытался успокоиться он, скажу — послал пастухов из чистого любопытства. Проведать, как живет бывший босс, какие у него беды-несчастья, планы на будущее? Все же столько лет вместе, это в мусоропровод не выбросить.
Слава Богу, вурдалак либо забыл о телефонном разговоре, либо посчитал его не достойным внимания...
Нет, Дюбин никогда ничего не забывает — заботливо откладывает в бесовскую память самые мельчайшие детали. Чтобы потом выстроить свое поведение.
Значит, посчитал информацию не пригодной к употреблению.
— Лавр остался один? — покривился вурдалак. Не то его обрадовало горькое одиночество заклятого врага, не то — огорчило. — И как он без вас? Справляется?
— Живет обычно. Более-менее...
Почему он должен подставлять Лаврикова под эту нечисть? Что тот сделал плохого бывшему своему охраннику? Да, были недоразумения, разница в оценках окружающей действительности — как без них? Случалось, что хозяин, обозлившись, отпускал «слуге» затрещины, более похожие на дружеское похлопывание. Иногда награждал такой же полудружеской матерщиной.
Мелочи, не заслуживающие внимания... Но есть и более серьезное... Их с Лавром повязала кровь. Кровь Гамлета... Он с содроганием вспомнил дикий, нечеловеческий крик, когда грабли Санчо сошлись на шее приговоренного... Кто из троих ударил ножом? Какая разница! Возможно он. Или — Лавр. Только не Санчо — тот держал извивающуюся червяком жертву...
Разве стоит из-за этого отправлять Лавра на плаху? Именно, на плаху! Если судить по поведению Дюбина, тот не собирается обниматься-целоваться с отставным авторитетом. Вон как кривит свою покареженную физиономию, то и дело многозначительно прикладывает к ней зловещую маску.
Но отказываться нельзя, ни в коем случае нельзя! Бешеный маньяк страшней хладнокровного убийцы, если и не загрызет, то — пристрелит.
— Блаженствует сявка, говоришь? В прежнем дворце обитает?
— Давно продал. В избе крестьянской живет. На даче. А сейчас, кажется, в Москве купил квартиру...
Очередная демонстрация чертовой маски. Волчий оскал. Немигающий взгляд. Старается подавить волю? Не получится, сучий потрох!
Ессентуки прикоснулся к вентшахте, будто к талисману. В очередной раз помогло. Ноги не ослабли, голова не закружилась. Струйки пота — не в счет, от них не умирают.
