– Я помню, – согласился Дюрыгин, – но там было не все так однозначно, а потом не путай кино с телевидением, кино люди смотрели раз в неделю по субботам, а телевидение глядят каждый день, и потом ситуация несколько не та и время иное…
– Ну так ты придумал негативно обратное шоу.
– Верно, я придумал, а не показывать ли богатым про жизнь людей, про проблемы людей из бедных кварталов глухой провинции, где нет горячей воды и канализации?
– Но это уже было, дорогой ты мой, – улыбнулся главный, – это мы уже проходили.
– Когда? – изумился Дюрыгин.
– После Великой Октябрьской Революции, дружище, когда Шариковы и Швондеры принялись поднимать рабочее-крестьянское искусство, и пели по вечерам на собраниях, – широко улыбнувшись, пояснил главный, – так что, ничего нового ты не придумал.
– Нет, Миша, это не совсем то, о чем я тебе хотел сказать, не совсем то…
– Так где же то самое? Говори.
– Вот мы только что с тобой согласились, что идеальное супер-шоу, это когда оно замешано на объединяющей все слои общества идее.
– Правильно, – кивнул главный – Так вот представь себе, что на необитаемом острове остались люди из самых разных слоев, и богатый, и бедный, и среднего достатка, и им надо решить одну задачу, как им выбраться, как выжить?
– Это уже было в сериалах, – недовольно отмахнулся главный, – был сериал, где самолет сделал вынужденную посадку в тайге и смешанная по социалке публика три недели сериала шла по этой тайге – и бедные вместе с богатыми.
– Ну и что? Нельзя теперь что-ли хорошую идею воплотить у нас в шоу? – обиженно переспросил Дюрвыгин.
– Я не говорю, что нельзя, – покачал головой главный.
Помолчали.
И Дюрыгин со страхом подумал, что вот он – уходит верный случай добиться от Михаила Викторовича согласия на проект века. Случай добиться его союзнического сочувствия.
– Ну, так будем дальше обсуждать? – спросил Дюрыгин, опасаясь, что вот сейчас главному кто-либо позвонит и тот сорвется куда-нибудь по срочным делам и разговор прервется без скорых перспектив на то, чтобы продуктивно продолжиться.
– Давай подготовь мне синопсис, – сказал главный, – напиши мне на трех страничках идею шоу и примерный ход сценария…
– Лады, – радостно кивнул Дюрыгин – А девочку твою простолюдинку мне покажи, – хлопая себя по ляжкам и как бы подводя этим черту в разговоре, сказал главный, – хочу я на девочку твою поглядеть.
– А кто ты? – ухмыльнувшись, переспросил охранник, – ты проститутка каких на Москве миллион.
Натаха обиделась, поймав себя на мысли, что давно так не краснела.
А обиделась и покраснела оттого, что по какой-то пришедшей и вжившейся внутри у нее надежде на то, что жизнь ее скоро изменится к лучшему, уже наивно но уверенно полагала себя не обычной девахой из ларька на Войковской, а какой-то чуть ли не актрисой, сопричастной к телевизионной элите.
– Обычная ты проститутка, – ухмыляясь, убежденно подтвердил свое заключение охранник, – и дача эта ваша, обычный публичный дом, обычный бордель, я таких по Подмосковью сотни уже повидал.
Этот неприятный разговор происходил на заднем дворе дачи-поддачи.
Зарайский привез-таки Жир-Махновского и те вот уже три часа пили в Джоном и еще одним, иностранцем, приехавшим с приглашенными как бы за компанию.
Гости пили в каминной гостиной, а Натаху даже прислуживать и подливать гостям виски не позвали, сказали, что сами справятся.
Натахе показалось, что она не понравилась этому главному из гостей – этому Жир-Махновскому.
Но Розу, красавицу Розу тоже выгнали, и она гордо удалилась наверх в спальные комнаты.
А Натаха вот вышла посидеть на солнышке, покурить.
Тут то к ней и привязался охранник Жир-Махновского, мол что простаиваешь без дела? Станок не должен без дела простаивать, и раз уж все они сюда притащились из Москвы целой автоколонной из двух Мерседесов и гелентвагена с охраной, и если начальство сексом пренебрегает, то пусть уж его – красивого парня при пистолете, девочка обслужит…
А Натаха вдруг обиделась и едва не разревелась.
Что же это такое?
Что же это за доля ее такая?
Везде сосать…
И Рафику с Тофиком в ларьке на Войковской – сосать, и на телевидении, если хочешь в кадр на эпизод попасть – помощнику режиссера – сосать, и здесь тоже, и всем и везде…
