Вот как судьба может вмиг изменить любую жизнь.
Съемка задерживалась.
Нерадивые секретутки что-то перепутали и Монахову принесли какую-то не ту часть сценария.
Он ворчал, ругался, а потом вообще вышел куда-то из студии.
– Всем просьба не расходиться, – обращаясь к массовке сказала молоденькая но с не по молодому усталым лицом. тонконогая ассистентша.
– А мы можем сходить пока кофе попить, – снова подмигнув, сказала Агаше Анна Лиске.
– Вот ничего себе, – внутренне охнула Агаша, – думала ли она про себя еще месяц назад, что вот так вот запросто сама Лиске предложит ей пойти побаловаться кофейком.
Пить какаву и курить сигаретки пошли не в общий буфет, что на первом этаже справа от проходной, а поднялись на лифте в редакцию.
Секретарша Ирочка любезно открыла им переговорную, обставленную кожаными диванами и креслами ядовито-желтого цвета.
Агаша присела и чуть не утонула.
На стеклянную столешницу все та же Ирочка поставила перед Лиске и Агашей две чашки кофе, пепельницу и блюдце с сахаром и дольками лимона.
Бывшая официантка Агаша оценила сервис.
– Давно на Москве? – сощурившись от сигаретного дыма, спросила Лиске.
– Больше года, – ответила Агаша.
– Молодец, быстро у тебя с карьерой, самому Дюрыгину понравилась, далеко пойдешь.
Агаша не знала что и ответить на такую ободряющую похвалу.
– А где он тебя нашел? – поинтересовалась Лиске.
– В кафе где я работала он сумочку свою забыл, а я его догнала и отдала.
– Ну, значит это Судьба, – сказала Лиске, – значит Ангел твой тебе помог.
В это время на шее у Лиске тихохонько затенькал ее телефончик – маленький такой, не больше медальона.
– Алло! Уже идти? Иду.
Лиске поднялась, одернула задравшуюся и обнажившую ухоженное тело маечку.
– Пойду, зовут, а ты еще можешь посидеть, твой выход минут через сорок, не раньше.
Инсайд про-эпи-логус:
Натаха размечталась. Размечталась, как приедет на новенькой машине, на ярко красной двухдверной Пежо 407 – "купе", приедет сперва на Войковскую к своему ларьку, где как раз будут Тофик с Исмаилом, будут в это время стоять и перетирать свои вонючие мелкие торговые дела на своем тарабарском гортанном наречьи.
Она подъедет, а за ней черный джип-гелентваген с ее телохранителями.
И она скажет телохранителям, – а набейте-ка морды этим хачикам.
И Тофика с Исмаилом станут бить.
И так, и этак, и как Ван-дам бьет своих врагов, и как "Крутой Вокер", и как Джеки-Чанг…
А потом она выйдет из машины – вся тоже в красном платье, с длинными ногами, в красных туфлях на шпильке и поставив ножку на голову Исмаила, спросит того, – ну как? Помнишь, как меня за обсчет и за опоздания наказывал, как заставлял меня тебе и твоему земляку-кунаку сосать? Прямо там в ларьке как я тебе сосала, помнишь?
И ее телохранители бросят эту мразь в ларек, а сам ларек повалят на бок, обольют бензином и подожгут.
Красное пламя, красное платье, красная машина.
Красиво, стильно.
А потом она поедет в кафе на Текстильщиков, где Агаша работает официанткой.
Зайдет в кафе, оглядится, присядет за столик.
Сделает удивленное личико, – ой, Агашка, и не ожидала я тебя здесь встретить!
Все официанткой ишачишь? А я… Да ты видала меня по телевизору. Да, я звезда…
Каждый день теперь снимаюсь, каждый день… А ты все здесь, официанткой ишачишь…
Выпьет стакан колы-лайтс со льдом, оставит Агаше сто долларов чаевых и уедет на своей красной Пежо-купе.
Стильно!
Красная машина, красное платье…
Подумаешь: зачем живем мы? для того ли, Чтоб вечно угождать на чуждый нрав И рабствовать всегда! Жорж Занд почти что прав!
Что нынче женщина? Создание без воли,
Игрушка для страстей или прихотей других!
Имея свет судьей и без защиты в свете,
Она должна таить весь пламень чувств своих Иль удушить их в полном цвете:
Что женщина? ее от юности самой
В продажу выгодам, как жертву убирают,
Винят в любви к себе одной,
Любить других не позволяют
В груди ее порой бушует страсть,
Боязнь, рассудок мысли гонит:
И если как нибудь забывши света власть
Она покров с нее уронит,
Предастся чувствам всей душой
Тогда прости и счастье и покой.
М.Ю. Лермонтов "Маскарад"
Зарайский очень-очень хотел снова и снова увидеться с Розой.
