Приглядевшись к нему повнимательнее, она прищурилась:
– И кто, интересно, завязал тебе галстук? Логан расплылся в широкой улыбке.
– Я всегда мог полагаться на доброту незнакомцев, – процитировал он старый фильм, который видел вчера вечером по кабельному телевидению.
Эшли отступила от двери, пропуская его в комнату.
– Любому другому я рассмеялась бы в лицо, но тебе, Каллахан, верю. Готова пари держать, когда ты идешь по улице, добрые старушки выбегают из домов и наперебой угощают тебя пирожными, а потом спрашивают, не постирать ли тебе носки!
– Право, страшно вспомнить, что мы только вчера познакомились, – усмехнулся Логан, отдавая ей букет и следуя за ней на кухню. – Знаем, друг друга всего ничего, а ты, Эшли, уже видишь меня насквозь! Только вот не знаю, хорошо это или не очень.
Эшли с улыбкой обернулась.
– Смотря для кого, Каллахан. Для тебя хорошо или для меня?
И исчезла за дверью.
Он готов был броситься за ней, словно щенок за обожаемой хозяйкой, но, усилием воли взяв себя в руки, остался в гостиной и принялся оглядываться кругом. Каков дом, подумалось ему, такова и хозяйка. Что ж, посмотрим, чем живет и дышит Эшли Доусон!
Она любит цветы. Вот первое, что бросилось ему в глаза. Не меньше двух дюжин глиняных горшков с цветами. Широкие подоконники, балкончик с застекленными дверями – все утопает в зелени. А впрочем, не всё здесь цветы: вот эти ростки, кажется, принадлежат помидорам, а те – сладкому перцу.
Значит, Эшли любит садовничать. Она из тех женщин, которым нравится погружать пальцы в жирную рыхлую землю, пробуждая к жизни хрупкие весенние ростки. Из тех, чье предназначение – дарить жизнь.
Обстановка в комнате не была выдержана в каком-то определенном стиле – массивный пухлый диван темного дерева соседствовал здесь с изящной кушеткой и мягкими табуретками в классических светлых тонах. По всему чувствовалось, что хозяйка заботится не столько о стиле, сколько об удобстве и уюте; особенно красноречиво говорили об этом подушечки – не меньше дюжины разноцветных мягких подушечек, разбросанных по дивану и креслам.
Что, если увлечь Эшли на этот необъятный диван? Каково-то будет на нем заниматься любовью? Неторопливо исследовать друг друга, учиться дарить друг другу наслаждение... Ах, как хорошо!
Логан тряхнул головой, возвращаясь от опасных фантазий к реальности, и продолжал осматривать гостиную.
Современность в этой комнате странно смешалась со стариной. Много стекла, много блестящего металла, но при этом в одном углу ласкает взор антикварная вешалка, а в другом – прелестный старинный бювар вишневого дерева. Ноги тонут в белом берберском ковре с темными восточными узорами. Хороший современный телевизор с видеомагнитофоном. Очень приличное, стерео настроено на волну, передающую кантри-рок.
С темно-синих стен смотрели на Логана лица людей – множество лиц, словно хозяйка квартиры не выносила одиночества. Он узнал автопортрет Рембрандта в молодости, «Бурю над Толедо» Эль Греко, еще несколько репродукций старых мастеров. Как ни удивительно, классическая живопись в этой эклектичной квартире смотрелась очень к месту. Не ускользнуло от Логана и то, что некоторые картины – очевидно, те, что Эшли считала самыми важными в своей коллекции, – удачно подсвечены латунными светильниками. И то, что по полу вдоль стен расставлены подставки-пьедесталы и на каждой стоит или вазочка, или какая-нибудь безделушка, или просто горшок с цветами.
Все это немного напоминало музей, но затхлого музейного духа здесь и в помине не было. Во всем убранстве комнаты чувствовался искренний, детский восторг Эшли перед красотой – в чем бы она ни выражалась. Несмотря на обилие мебели, и безделушек, гостиная не казалась тесной, скорее... полной. Полной света, любви, дыхания жизни.
Как и сама Эшли.
На почетном месте – над изящной кушеткой – красовался огромный пейзаж, по всей видимости, изображающий сельскую местность в Италии. Должно быть, подумалось Логану, Эшли мечтает о поездке в Европу. А может быть, уже там побывала и приобрела пейзаж на память о своем путешествии.
Еще долго мог бы он оглядывать гостиную, восхищаясь смелостью ее хозяйки в выборе цветов, безупречным вкусом, неподдельным интересом к искусству, но голос Эшли прервал его размышления:
