— В наши планы тоже не входит мешать людям любоваться столицей. Но, как известно, нет правил без исключения.
— Тогда, может, объясните, чем мы обязаны этому исключению?
— Ясность в этот вопрос надо внести общими силами. И потому приступим к делу. Откуда у вас антикварный кубок немецкой работы и фарфоровые статуэтки?
— Какой кубок? О чем вы? Это какое-то недоразумение. Приехали посмотреть Москву. Побывали на Ленинских горах, на ВДНХ, в Третьяковке...
— Очень хорошо. Но все-таки, как насчет кубка и статуэток?
— Да не знаем мы никакого кубка, никаких статуэток. Не иначе здесь какое-то недоразумение.
— Ну что ж. Придется вас убеждать иначе.
Когда парни увидели входившего в комнату Пучкова, они переглянулись, побледнели, но продолжали свое:
— Знать ничего не знаем, видим этого гражданина в первый раз.
Илья Александрович возмутился:
— Вы что же, молодые люди, хотите сказать, что я говорю неправду?
— Вы просто путаете нас с кем-то.
— Ничего я не путаю и вам этого не советую. Я вам что говорил? Или идите в комиссионный, или сюда, если вещи приобретены нечестным путем. Я вам сочувствую, но помочь ничем не могу. — Повернувшись к Иванцову и Рябикову, Пучков торжественно произнес:
— Товарищи следователи, заявляю официально и ответственно: именно эти молодые люди были у меня и предлагали антикварный кубок и три фарфоровые статуэтки. Что это за юноши, я не знаю, может, они и вполне приличные молодые люди, я же свидетельствую лишь то, что было.
— Что вы теперь скажете, молодые люди?
— То же, что и говорили.
— Значит, не хотите говорить чистосердечно?
— А мы и так говорим чистосердечно. Что есть, то и говорим. Заявляем еще раз категорически: гражданин нас с кем-то перепутал.
Пучков, обескураженный и пораженный этой бессовестной ложью, молчал. Потом воскликнул:
— Позвольте, позвольте! Есть же еще один человек, который подтвердит, что это именно те молодые люди.
— Кто же это? — спросил Иванцов.
— Лапоног Петр Сергеевич. Ведь именно он мне порекомендовал встретиться с ними.
— Что же, пригласим гражданина Лапонога. Будьте любезны сказать адрес.
Пучков, подслеповато щурясь, стал листать записную книжку. Но тут заговорил один из парней:
— Ладно, не будем осложнять дело. А то действительно создастся впечатление, что к вам попали какие-то матерые грабители. Гражданин говорит правильно, мы действительно были у него и действительно хотели продать кое-какие безделушки. Поиздержались малость в столице.
— Что именно вы хотели продать?
— Ну, вы знаете. Кубок и три статуэтки.
— Откуда у вас эти вещи?
— Домашняя утварь. Валялась довольно долго без всякого употребления. Потому и решили к делу пристроить. Ценность не так уж велика, но когда в кармане пусто, и рубль сумма.
Иванцов возразил:
— Ну, зря вы так. Кубок, например, из коллекции Российского императорского дома. Изделие старых немецких мастеров. А статуэтки — работа семнадцатого века. Ценности отнюдь не пустяковые, И это вы прекрасно знаете. Но главное — они не из ваших домов, а из музеев.
— Что? Из музеев? Из каких музеев? Нет, вы явно решили приписать нам какое-то чужое дело.
— Не будем спешить. Давайте разберемся подробно. С кубком более или менее ясно. Теперь о статуэтках. Что это за вещи? Откуда они?
— Говорим же вам, собственные, домашние вещи.
— Это придется проверить. Вызовем специалистов, подвергнем вещи экспертизе. Если они принадлежат вам, а не кому-то другому, тогда что же... Где сейчас находятся кубок и статуэтки?
— Они... Мы... Ну, продали их.
— Продали?
— Да, продали. А чего ж тут такого? Ведь именно за этим мы и приходили к гражданину Пучкову.
— Где продали? Кому?
— Сегодня на Люсиновской улице.
— Сдали в магазин?
— Нет, в магазине не приняли. Пришлось продать какому-то любителю.
— Все это основательно осложняет дело. И осложняете его вы сами. Что ж, лейтенант, — обратился Иванцов к Рябикову. — Сделаем так. Вы подробно запишите с их слов портрет этого любителя и принимайте нужные меры. Надо найти его, обязательно найти. А мы тем временем свяжемся с гражданином Лапоногом.
Вечером, когда Рябиков пришел к Иванцову, тот озабоченно спросил:
