— Сию, стало быть, куничку доставили нашему охотнику? Готова ли ко исповеди? Как подзову — подойдешь, я тебя, дево, исповедую. И потом причастишься.
А «куничке» вдруг припомнились рассказы о прошлогоднем нашествии Батыя на Смоленск, и показалось непонятным, как сей старый епископ мог сразиться с татарским кметем, одолеть его и убить… Погодите-ка, да ведь он же потом уснул, и поганые отрубили ему голову… Жаль, что за бородищей не видно шеи…
— Так ты, батюшка, значит, живой остался? — не утерпев, спросила Александра. — А молвили, что тебе таратарин главу отсек…
Епископ недоуменно вскинул брови, еще раз перекрестил Брячиславну и сказал:
— Господь с тобой, дево!
И отправился первым в храм, расступая толпу, словно заросли. А отец ласково рассмеялся:
— Ох ты же и смешная у меня, Саночка! Двух Меркуриев перепутала! Тот Меркурий был благородный кметь и по происхождению рымлянин. Се ему главу отсекли, а мощи ныне под спудом в Успенском соборе в Смоленске почивают. А сей Меркурий — епископ. Он же и обручение с венчанием творить будет. Великий иерарх!
В храме разбрелись по обе стороны. Мужчины — вправо, женщины — влево. Александра, Евпраксия и нянька встали подле осыпанного жемчугами образа Пресвятой Богородицы. Вскоре епископу Меркурию поставили тут неподалеку разногу с крестом и Евангелием, и он подозвал к себе княжну на исповедь. Подойдя к нему, она сразу во всем призналась, как утром сегодня пироги ела, как не о Боге думала, а только о женихе своем и будущей жизни, поведала и о тайных желаниях, которые все-то отвлекают ее от молитв и созерцания Божьего величия и милости, и о многом другом, что сидело на сердце, как слезная капля на кончике носа. И чем больше выкладывала о себе, тем, казалось ей, больше и больше остается недосказанного, недораскаянного, недоисповеданного. И некое полузабытье вдруг охватило Александру, и, сама не зная как, она уже очутилась стоящею на коленках и покрытою епископской епитрахилью17 . Меркурьево двоеперстие крестом прошло по ее темени, а голос оповестил, что отпускает ей все грехи. Трепетными губами Александра приложилась ко кресту и книге и, роняя слезу, вернулась в свое окружение. Чтение «Апостола» только что завершилось и начиналась полунощница…
Вдруг в храме возникло оживление, народ зашевелился и заоглядывался, а Евпраксия больно ткнула Александру под бок большим пальцем и почти воскликнула:
— Вон твой!
Тотчас Александра Брячиславовна увидела своего жениха. Он входил в храм следом за великим князем Ярославом в окружении своих братаничей и стрыев18 , но их она не видела, она смотрела только на своего суженого. Он шел и искал ее взглядом, потому что сейчас в первую очередь и ему хотелось видеть только свою суженую. Взор его взволнованно скакал по женской половине храма, покуда не встретился с глазами княжны, и тут их взгляды слились в единое пламя. Александра узнавала и не узнавала своего жениха. Это был он, тот самый, которого она видела в Полоцке, но он был еще лучше, во много раз лучше, он так и светился земной и небесной любовью, и когда княжна встретилась с ним взглядом, она почувствовала, как в животе у нее что-то зашевелилось — все ее будущие ребеночки.
И князь Александр улыбнулся ей и кивнул, прежде чем перевести взгляд на епископа Меркурия, выступившего из алтаря и осенившего весь клир широким крестным знамением. Она же не могла отвести взгляда, не могла не смотреть на Александра и знала, что только ей одной дано видеть, как он светится, будто лучшая свеча из всех, что сияли в празднично озаренном храме Святого Георгия Победоносца.
— Ты так и прилипла к нему очами, Саня! — сердито шепнула ей в самое ухо Евпраксия.
— Тебе-то что за туга, Пракса! — еще сердитее прошипела в ответ Александра. Лицо ее горело, от былой усталости не сохранялось и следа, сердечко колотилось, как у тех птах, которых вчера поутру она выпускала на волю в честь праздника Благовещения на берегу Невель-озера.
Под пение ирмоса19 девятой песни канона в алтарь понесли Плащаницу, и князь Александр нес ее вместе с тремя сыновьями Всеволода Большое Гнездо — своим отцом Ярославом и двумя стрыями, Борисом и Глебом. И Александре казалось, что сейчас произойдет чудо — Христос встанет из Плащаницы и благословит прекрасного Ярославича. И ей до того живо вообразилось сие невероятное, что и впрямь померещилось, будто луч света от Плащаницы на мгновение озарил висок и щеку князя Александра.
