Воздуха не хватало. Казалось, в старой ране ожил осколок. Висевший на шее бинокль больно бил по животу.
До спасительного перевала оставалось всего несколько ярдов. Но деревья, как назло, расступились. Он ненавидел свою незащищенность, чудовищную уязвимость... Еще немного. Боб выскочил на голую вершину холма... И тут сработала интуиция.
Если Прис будет стрелять, то именно сейчас, в этот момент.
Боб резко припал к земле.
В воздухе пронеслись пчелы. Они не производили особого шума, ударяясь о землю, выбивая пылевые фонтанчики.
Стреляет, черт бы его побрал, думал Боб. Он плотнее приник к земле и пополз, проклиная острые камни и колючки.
Он полз, как безумец, ибо знал, Прис наверняка осматривает зону, в которой он должен быть.
Прис не видит его, но может нащупать... огнем.
Каждые три-четыре секунды Прис производил разведывательный выстрел. Боб видел, как там, куда беззвучно врезалась пуля, поднимались земляные фонтанчики.
Он добрался до одинокого дерева на перевале холма, спрятался за стволом, встав во весь рост. Может, дерево защитит его от пули, а может, и нет.
ффффШШШшшшшшш.
Рядом ударила пуля, подняв пыль.
ффффФФФФФфффффшшшшш — зашипело сзади. Еще одна.
Боб замер.
вжжжихххх.
Пуля зацепила ствол, отрикошетила в дюйме от щеки Боба. Мелкие щепки попали ему в лицо. Боб сморгнул кровь; зрительный нерв дернуло, в глазах сверкнуло. Мозг обволокла боль.
«О Боже, — думал Боб, — он меня заметил!»
Боб затаил дыхание.
Выстрелит в дерево еще раз или нет? Если выстрелит, пуля пробьет ствол и достанет его. С какой скоростью? Достаточной, чтобы убить?
Ничего не поделаешь.
Приходится просто стоять и ждать. Если Прис еще раз выстрелит в дерево, пуля ударит в Боба и, да, убьет его.
«Прошу тебя, Господи, — молился он, — вытащи меня отсюда».
ВЖИИИИИКККК!
Очередная пуля пробила дерево и ужалила Боба в руку. Она прошла навылет через ствол, но благодаря чудесной совокупности случайных факторов — скорости, конечной энергии, вращению, плотности мишени — отклонилась от заданной траектории и лишь царапнула руку. Должно быть, прошла всего в полудюйме от его тела.
Неужели он снова будет метить в дерево?
«Беги, — говорил себе Боб, — беги со всех ног, удирай с этого места!»
Но он знал: если побежит — погибнет.
ффффффффшшшшшш.
Следующая пуля вонзилась в землю в десяти ярдах позади него.
Снайпер зондировал другой участок.
Последний фонтанчик ударил, наверно, ярдах в тридцати.
Какова дальность луча прицела? Может, и не очень большая.
Боб покинул свое укрытие и бросился вперед.
ффффффффффшшшшшшшш.
Пуля легла совсем рядом справа, но Боб, в прыжке преодолев роковую черту, приземлился на недосягаемой для обстрела стороне холма.
Он в безопасности!
Боб позволил себе полежать несколько секунд, чтобы отдышаться.
Проклятье!
Возможно, он и попал в него. Нельзя сказать наверняка. Он поймал Суэггера в перекрестье, когда тот в прыжке пытался уйти из зоны обстрела. Но Приса не покидало ощущение, что палец чуть дернулся на спусковом крючке в момент выстрела. Этого вполне достаточно, чтобы сбить прицел.
Что теперь?
Один готов, а дальше-то что?
«Выходи из боя, — нашептывал разум. — Все кончено. Ты утратил преимущество. Он знает, что ты охотишься за ним, и может спрятаться где угодно, устроить засаду».
Но ведь Боб выкрикнул его имя, значит, он знает, кто его выслеживает. Он вернется за ним.
Прис принял решение. Нужно действовать агрессивно, найти новую удобную позицию и обследовать перевал и невидимый отсюда склон холма. У Приса еще осталось преимущество: темнота. Он еще может подстеречь Боба и всадить ему пулю между лопаток.
Прис поднялся, перезарядил винтовку, вставив новый магазин с двадцатью девятью патронами.
Быстрым шагом, в считанные минуты он преодолел двести с небольшим ярдов до вершины и вновь занял позицию, тщательно ощупывая все пространство, какое позволял охватить прицел. Боба видно не было, но... на самом пределе видимости дрогнул сначала один куст, затем другой...
«Это он бежит!» — догадался Прис.
Перед ним проносилось его прошлое: ошибки, некрасивые поступки, стыд за них, слабости, неудачи... Лес с его варварством и жестокостью, с его бесчувственностью и эгоизмом, капризами и непристойностями стал олицетворением его исковерканного сознания. Он бежал и не мог остановиться и за это ненавидел себя. Он никогда прежде ни от кого не удирал, а теперь вот мчится как угорелый.
