Это она про моего приятеля. Страх нарастает, теперь я осознаю причину, она довольно странная: факт, что у нас одинаковое давление.
Надо прекратить нарастание страха. Пускай они больше не говорят, пускай ничего не делают. Единственный шанс — сбить их с толку и, улучив удобный момент, убраться. Вскакиваю, локтем сбиваю со столика стакан, руки вздымаю кверху и — готово — топчусь по ковру: «Музыку, дружище! Ритмические движения спасают!» Глядят на меня неподвижные, будто хваченные столбняком. Приятель встает, пробирается к кассетофону, нажимает кнопку. На место не возвращается, устраивается на табурете — чтобы быть от меня подальше. Ликую. Дикий крик наполняет комнату. Неумелость придает моим движениям энергию.
Мое тело, мои движения, моя энергия.
Зверски усталый, иду наконец к кассетофону и тоже давлю на кнопку. Крик обрывается. Сдираю с себя пиджак, швыряю на пол. Молчат. Никогда я не чувствовал себя таким могучим, таким счастливым. Мой страх меня сотворяет.
Возвращаюсь к столу за рюмкой. Не нахожу своей, хватаю рюмку приятеля. «Выпьем, — говорю им, — за могущество лжи!» Сам не знаю, что я хотел сказать. Рассказываю затем низкопробную историю, возможную только в воображении: Истамбул, сводницы и проститутки, грязные конурки, замызганные матрацы, тараканы. Размахиваю руками, говорю громко, делая вид, что не замечаю, как незнакомка кажет пальцем на спальню. Боится, как бы не услышал ребенок.
Ладно, никто не отзывается, значит, вовсе неважно, завершу ли я свой рассказ. Могу говорить хоть до утра. Могу прерваться хоть на полфразе и уйти восвояси. Так и делаю. Спотыкаюсь на трудном слове и направляюсь к двери. Сила моя безгранична. Вот я уже в прихожей. На руке моей виснет тяжесть. Собственная супруга, про которую я напрочь забыл. Что-то говорит, надо же, очень странно. Не верил я, что кто-то из них отзовется, кто-то посмеет… Не отвечать бы, но она настаивает, слышу: «Надо вызвать «скорую помощь», если тебе плохо…» Незнакомка накидывает на меня пиджак, приятель добавляет: «Нервный срыв…» Обменивается замечаниями с моей супругой… Не слушать, не слушать их — я еще не спасен. Их унижающие заботы растопляют мое могущество, оно держало меня, теперь плечи у меня опускаются, опадает тело. Надеваю пиджак, подтягиваю галстучный узел. «Мне уже лучше, дорогая». Молчат, смотрят на меня и молчат. «Я так рада», — спохватывается незнакомка, и я в который раз замечаю, как она симпатична. Приятель мой суетится, распахивает дверь, провожает к лифту. Незнакомка за нами. Советуют моей супруге поискать такси.
Первая мысль в деревянной клетке — «я спасен», следующая — «мы узаконили случившееся». Мы использованы, мы разыграны, мы виновны. На улице проговариваю в голос: «Мы использованы, мы разыграны, мы виновны», — чтобы прочувствовать свою догадку. Супруга молча меня хватает под руку. Старается затереть воспоминание о моих буйствах. Я начинаю дрожать. Неужто и вправду мы потеряли дорогу друг к другу? Двигаюсь вспять, может, еще успею, проговариваю еще раз: «Мы узаконили факт». «Какой факт?» — спрашивает она. Следит за мной, а не за моими словами. За моими словами, а не за их смыслом. «Какой факт?» Что, если вопрос ее задан верно? И ничего за ним не стоит? Если никто из них даже не подозревает…
«Свободное такси», — произносит супруга, вскидывая руку. И я понимаю внезапно, что голос у нее подменен.
Перевод Н. Смирновой.
