С Крещатика, Арсенала, Владимирской улицы, лавры доносились сильные взрывы, перекрывавшие все звуки. Работали подрывники и факельщики. Они должны были оставить город в руинах, как и всю Украину. Сказал же Розенберг в «Мифе XX века»: «Достаточно у народа уничтожить памятники культуры, он уже во втором поколении перестанет существовать как самостоятельная нация». Эти взрывы еще более усиливали смятение оборонявшихся немцев и ярость наступавших русских. Приказы теряли силу. Немецкие канониры бросали позиции, рвалась связь, гренадеры высыпали из щелей и подвалов, бежали кто куда.
Наконец город остался позади. Отступавшие войска забили единственное шоссе на Васильков, из-за грязи Виктор не мог ни объехать, ни свернуть на обочину. Однако резкий фельдфебельский клаксон заставлял расступаться пехоту, теснил грузовики, трактора, броневики. Кое-где помогали солдаты из полевой жандармерии, пытавшиеся установить на шоссе сносный порядок.
Юстин по карте следил за маршрутом. Дотащились до Глевахи, свернули направо на грунтовую дорогу. Здесь стало посвободней. Проехали еще одно село – Малютянку, а там показалось и Заборье.
Аэродром с взлетной полосой из металлических решеток был забит машинами больших чинов, успевших загодя унести ноги из Киева. Организаторы промышленности, заготовок, функционеры партии, эсэсовцы с архивами, активисты «Зимней помощи», культурфюреры с картинами из музеев, церковным золотом и древними книгами, которым не было цены, тыловики с витыми погонами, бургомистры и коменданты, какие-то личности в штатском, но с тяжелыми чемоданами, – кто только не стремился попасть на самолеты, летевшие в Житомир и дальше. В трехмоторные «юнкерсы» набивалось столько, что, казалось, трещали их объемистые гофрированные бока, измотанные летчики не справлялись с напирающей толпой, коменданты аэродромной службы робели перед грозными бумагами. Где уж тут найти место простому танковому генералу с разбитыми ногами… На краю летного поля Юстин заметил двухфюзеляжный «фоккер», рядом с ним палатку. Он приказал Виктору ехать туда. На шум кугельвагена высунулась голова в заношенном брезентовом шлеме. Новачек!
Фельдфебелю он обрадовался как родному. Влезая в палатку и от радости перейдя на «ты», он спросил:
– Как ты сюда попал?
– Погода, – Новачек жестом согнал оператора с места. – Садитесь, господин майор.
– А почему другие летают?
– Они пассажиров возят. Мне же надо снимать, а тучи над самой землей. Привезу дешифровщикам одну пакость.
– Якоб, окажи услугу! Отвези раненого генерала в Житомир.
– Мне Ралль голову оторвет.
– Что хочешь бери! У меня есть деньги, шнапс, консервы. А Раллю мы с генералом напишем письмо.
Новачек поерзал на моторных чехлах, на которых сидел, хмыкнул:
– Не люблю торговаться. Давайте и то, и другое, и третье.
Юстин позвал Виктора:
– Тащи из ранца шнапс, консервы!
– Все?
– Сколько есть.
– Много вас? – спросил Новачек.
– Четверо.
– Ты оставайся здесь, жди меня, – сказал он оператору, засунул принесенные бутылки и банки в чехол, стал натягивать меховую куртку.
Виктор с жалостью поглядел на кугельваген:
– Эх, какая машина пропадает…
– Скажи спасибо, что так улетаем, – проговорил Юстин, поднимая с сидения ослабевшего от гонки Пикерта.
Кое-как втиснулись в кабину, захлопнули дверцу. В бок Юстину упирался угловатый ящик аэрофотоаппарата с колесиками наводки, но он терпел. Новачек порулил к взлетной полосе, дождался, пока отрывался от земли «юнкерс», а другой транспортник только готовился к взлету и двинул вперед секторы газа. Тряска перешла в дробный стук, потом прекратилась. Косо накренилась земля. Не набрав и двухсот метров, Новачек перевел машину в горизонтальный полет. Выше уже неслись грозовые тучи.
Показался Житомир. Якоб запросил у диспетчера посадочный курс, велел вызвать санитарную машину. На ней доехали до госпиталя, где оставили генерала Пикерта и ефрейтора Пифрадера, потом не без труда выхлопотали номер в отеле, бывшем «Днипро».
Юстин включил свой портативный приемник, настроился на волну лондонского радио. Оно передавало более объективные сводки, чем берлинские или московские станции. «Занятие Киева советскими войсками является победой, имеющей огромное не только военное, но и моральное значение, – говорил английский диктор. – Когда гитлеровцы заняли Киев в 1941 году, они хвастливо заявляли, что это повлечет за собой полное поражение советских войск на всем юго-востоке. Теперь времена изменились. На Германию надвигается лавина. Она слышит звон похоронного колокола».
