— Я про другое спрашивала. Наверняка девушек заманивают в разврат и во Франции, в Пруссии. Разве на континенте своих проституток не хватает, чтобы они охотились за английскими?
— Чем дальше от дома, тем проще спрятать концы в воду. Коль совсем будет невмоготу, и пожаловаться некому — языка-то чужого девчонки не знают. И бежать некуда, быстро поймают и обратно воротят. А ты хоть представляешь, что в борделях делают с беглыми?
— Представляю, — медленно киваю я.
Однажды бабушка распорядилась выжечь на лбу пойманного беглеца ее инициалы, на случай если он опять позабудет, кому принадлежит.
— Но я не думала, что в заведениях держат насильно!
Белое рабство — вот что Джулиан записал в блокноте. Неужели мы с Дезире проделали такой путь, а попадали туда же, откуда бежали, — в страшную сказку, в зачарованное место, где люди торгуют людьми?
— Тут уж на какой бордель нарвешься. В иных все чинно-благородно, девки как сыр в масле катаются, но есть и другие. Особые. Для джентльменов, которым по вкусу такое, от чего не всегда можно выжить.
— И Габриэль поставляет девушек именно в такие дома?
— А куда ж еще? Хотя сначала он и сам не прочь полакомиться. А заодно отбить им охоту пищать да зыркать по сторонам. После обработки они делают все что велено, а о побеге и помыслить не смеют. Габриэль — он по этой части дока. С его девками никогда хлопот не бывает, — одобрительно заключает Луи. — Ну что, вызнала все, что хотела?
— И даже больше.
— А коль так, верни мой волос.
Он буравит меня взглядом, пока я разматываю волос, который бездумно накручивала на палец, и едва не подпрыгивает, стоит мне дернуть посильнее. Проскользнув между столом и скамьей, я подхожу к нему поближе. Луи принимает волос осторожно, как живое существо, и выдыхает с несказанным облегчением. А я оборачиваюсь к мистеру Эверетту.
Даже в притоне он свято блюдет манеры, поэтому сразу же вскочил на ноги, стоило мне встать. К груди прижимает мой свернутый плащ. Бросив взгляд на плотную ткань, я вздрагиваю при мысли о холоде, что подкарауливает меня за дверью, точно грабитель с удавкой. Протягиваю руки к камину, чтобы напитать их теплом. Брошка вспыхивает алым. Она до того похожа на тлеющий уголек, что я трогаю ее, проверяя, не раскалилась ли она и не прожжет ли ткань, введя меня в убыток.
И только тут замечаю, что Джулиан смотрит на меня во все глаза. Смотрит, вероятно, уже долго, потому что крупные черты его лица закаменели в гримасе удивления.
Затем он делает рывок вперед так неожиданно, что я вскрикиваю и едва не падаю навзничь на завалы угля. Удержать баланс мне удается потому лишь, что левой рукой Джулиан крепко хватает меня за локоть. А правая рука тянется к моей груди.
Воздух становится таким вязким, словно я пытаюсь вдохнуть патоку. Боже всемилостивый! Правду говорят — чем выше дерево, тем громче звук от падения.
Неужели злачные пары так ударили Джулиану в голову, что он напрочь забыл о приличиях? Или после той выходки он считает меня девкой, с которой можно не церемониться?
Одним пальцем Джулиан нажимает на брошь, точно так же, как я мгновением ранее. И отступает в сторону, разглядывая меня на расстоянии.
— Свет, — бормочет он, — так вот в чем дело! На вас падал свет. А я-то, олух несчастный, ломал голову!
Когда он обращается ко мне, его голос так дрожит от волнения, что невозможно разобрать, обрадован ли мой жених или, напротив, не владеет собой от испуга.
— Флора, мне нужно одолжить вашу брошь, — просит мистер Эверетт.
